сбрызнуть вином жаркое, очистить гранаты, раскидать в миски обильно перченую требуху, вертел покрутить... стряпухе-рабыне пособить, с горшками...
– Жаль, ваятеля нет, – вздохнула язва-Пенелопа, когда Одиссей принялся разделывать барашка.
– Зачем, да? – вслух удивился эфиоп, увязавшийся со всеми.
– Запечатлеть в мраморе: великий герой побеждает жаркое. Небось, прославился бы!
– Кто, баран? – Одиссей решил принять правила пока еще неясной ему игры.
Мужчины дружно заржали, поддерживая собрата по оружию; Пенелопа фыркнула, но не нашлась с ответом, и отвернулась. Икарий с укоризной взглянул на дочь, но, видя, что гость весело смеется, лишь рукой махнул: 'Дурь играет! в мамочку уродилась, вертихвостка...'
– Дионис, Гестия! Хай! Как говорится, чем богаты...
Да уж видим, видим: не на широкую ногу живется басилейскому брату. Однако: в брюхе-то урчит! и вино из дорогих – мендесийское темное, с легкой горчинкой.
– Удачи гостям!
– Благополучия хозяину с сыновьями!
– Доброго мужа его красавице-дочери!
А Пенелопа нахмурилась пуще прежнего. В сторону глядит.
Странно.
– Ну и как тебе, Лаэртид, та Гадесова похлебка, которую заварил мой достославный братец?
Малость осоловев от вина и жирного мяса, Одиссей лениво пожал плечами:
– Боюсь, начнут расхлебывать – едокам тошно станет. Только это ведь, вроде, Атрей-микенец сватовство затеял?
– Шиш с маком! – Икарий махнул толстой стряпухе, поскольку дорогие сыночки усердно вгрызались в жаркое: наливай, мол! – Кто такой нынче Атрей? сыночки его – кто?! Перекати-поле, зазнайки носатые. Только и славы, что отродье Пелопса, враля и лицемера! Вот братец и колебался. Прикидывал, взвешивал... пока не помер.
– Помер?! – кусок встал поперек горла. – Видел я его сегодня! живехонек!
– Ну, помер, не помер, лишь бы был здоров... – в груди хозяина загудело неуверенно, будто в пустом пифосе. – Хворал он сильно. Годы, сто лет в обед. Врачеватели отмалчивались, а там – в один голос: не жилец больше. Пора в Аид. Мы уж к тризне готовиться стали. Вечером к нему сиделка зашла – вылетела стрелой: не дышит! Пока бегала, пока родичей созвала, заходим в покои – братец на ложе сидит! Кашляет. И даже встать пытается, а ведь больше месяца – пластом... Чудо, кашляет. Боги, кашляет; великая милость. Сам Асклепий[60], мол, явился, или еще кто, но похож...
Икарий умолк. Сделал глоток. В полной тишине; лишь звенели цикады, да глупая рыба плеснула под кручей.
Все ждали продолжения.
– Очухался братец. Уж не знаю, из Аида его извлекли, или так подняли – только с того дня заикаться он начал. А еще, бывает, остановится в коридоре и стоит столбом. Слепой, глухой. Потом очнется, давай всех мучить: куда, мол, шел? зачем?! Голова дырявая... Одно в башке, занозой: Елену замуж выдать. Сам к Атрею пришел, сам предложил. Атрей обрадовался, а братец вместо свадебного пира возьми да и раззвони от края до края...
– Вот и слетелись, – вставила Пенелопа.
– Кто?
– Да вы, кто ж еще! Женишки!.. кобельки богоравные...
– Пенелопчик! сгинь!..
– А что, папа, не правда? – девушка наивно захлопала ресницами, но зеленые глаза ее при этом метали искры. Кажется, назревала ссора между отцом и дочерью. Почувствовав себя лишним, Одиссей уже начал подумывать о благовидном предлоге ретироваться – но помешал грохот колес от излучины.
– Это кого еще гарпии несут?
Повозка, запряженная измученной кобылой, остановилась совсем рядом, и наземь едва ли не кувырком слетел возница.
Наверное, из людей Икария.
– Господин! – задыхаясь, выпалил он. – Там... там афинский гонец прибыл! Микены проиграли битву, все сыновья ванакта Эврисфея убиты... сам ванакт пытался бежать, но Иолай-Копейщик настиг его у Скиронидских скал... Трон!.. микенский трон...
Тишина. И – ровный голос молчавшего до сих пор Ментора:
– Микенский трон свободен. Значит, Атрей Пелопид с наследниками – больше не перекати-поле. А войди в их семью Елена...
Ментор мог не продолжать. Микенское владычество, чей призрак с самого начала витал над безумным сватовством, на глазах обретало плоть и кровь. Диомед-аргосец в лепешку расшибется, лишь бы не дать сопернику овладеть символом удачи – значит, быть беде. И брани быть, и городам гореть, и женщины вина, а не богов, что сгинут и герои, и вожди... А ведь слышал уже эту новость!
Утром? днем?
– Слышал? От кого?
