– Плетей ему!
– В колодки!
– Да кому такие рабы нужны? Скормить их шакалам!
– Он тебя самого шакалам!..
– Да подари ты эту Черную царице Кунти! Думаю, свекровь обрадуется, – усмехнулся Карна.
Это была условная фраза. В зале нарастал безобразный шум, сыпались угрозы и возмущенные выкрики, пахло дракой – пора было заканчивать балаган. Пандавы смешаны с дерьмом; достаточно. Хотя, была б его воля…
– Тихо! – возглас Слепца рокотом гонга раскатился по зале, и шум разом стих.
– Ведите себя достойно, о цари! И вспомните, наконец, о Законе. Верно, у раба нет имущества, все оно переходит к его хозяину. Но прежний брак раба расторгается сам собой, и прежняя жена становится свободной. Черная Статуэтка вправе сама решать, что ей делать дальше. Видура, брат мой, ты слывешь у нас знатоком Закона – подтверди, верны ли мои слова?
– Слова сиятельного раджи подобны святой амрите, – Видура низко склонился под невидящим взором Слепца.
Этого лизоблюда-законника ни во что не посвящали: всем были хорошо известны его пропандавские настроения.
А посему в ответе Видуры никто и так не сомневался.
– Слышите, кшатрии? Вы оскорбили свободную женщину, которая ни в чем не повинна! Подойди ко мне, милая: я хочу попросить у тебя прощения за грубость и невежество собравшихся здесь людей.
Дочь Панчалийца молча припала к ногам Слепца, содрогаясь от рыданий; и владыка отечески погладил растрепанные косы.
– Не держи зла на меня, моих сыновей и их друзей. Сказано-забыто. Чтобы загладить нашу вину, я готов во искупление выполнить любую твою разумную просьбу. Проси!
Что-то дрогнуло во взгляде Черной Статуэтки. Слепец заранее догадывался – да что там! – знал, о чем попросит дочь Панчалийца. Но слепой раджа не мог видеть зарницы, сверкнувшей под тщательно выщипанными бровями. Верная жена просто обязана попросить свободы мужу… мужьям. Но если вымолить свободу лишь для одного, который положен Законом всякой порядочной женщине? Пишач сожри все предначертания и карму былых рождений! – сколько можно угождать всей ненасытной пятерке?! Тогда: свобода которому? Разумеется, Бхиме! Этот дикарь хоть и груб, но, по крайней мере, он по-своему любит ее; а на ложе… о-о-о! Опять же, этим можно крутить, как угодно – зато остальные ублюдки…
Увы, Черная Статуэтка не была дурой. И прекрасно понимала: люби ее Бхима в десять раз больше, и то он придушит красавицу, едва только поймет ее замысел.
Ради братьев этот великан, этот ракшеубийца, неутомимый любовник и неистовый воитель…
А жаль.
Очень жаль.
– Я прошу тебя даровать свободу всем моим мужьям, – Статуэтка твердо взглянула в незрячие бельма Слепца.
– Да будет так, – степенно кивнул раджа. – Вы свободны! А впридачу я заново жалую вам прежний удел. Возвращайтесь домой и не держите на нас зла. Пусть никто не сможет сказать, что раджа Хастинапура несправедливо обидел своих племянников. Живите спокойно в Твердыне Индры – но помните сегодняшний день. Смирите гордыню. Все. Можете идти.
Собравшиеся в зале молча расступились.
'Рождение Господина' стало выкидышем.
Цель была достигнута: владыкам Хастинапура не нужны мученики, 'безвинно пострадавшие и обманутые бесчестными родичами' – а подобный слух наверняка распространился бы в народе. Им не нужны Пандавы, которым будут сочувствовать. Именно такие: посрамленные, растерянные, потерявшие лицо неудачники, которым, как швыряют кость приблудившейся собаке, швырнули их же собственный удел; не достойные ни жалости, ни сочувствия, выставленные на посмешище – именно такие Пандавы полностью устраивали Слепца с Грозным.
От этого удара им уже не оправиться. Вскоре можно будет объявлять 'Рождение Господина' от имени Бойца и завершать объединение империи.
Оставалось закончить представление перед тем, как выходить на аплодисменты.
Юдхиштхира шел последним, низко опустив голову, не в силах никому взглянуть в глаза. И дернулся, словно от удара плетью, когда у самого выхода его догнал вопрос Сокола:
– Удача переменчива, Царь Справедливости! Тряхнем судьбой напоследок?
– Я больше не играю… не играю на царство, – был ответ.
– Отлично.
– Я не играю… на братьев.
– Бесподобно!
– Я не играю… на себя самого.
– Превосходно! Тогда на что же ты играешь?
В это мгновение у Карны, которому все было известно заранее, вдруг создалось отчетливое впечатление: сейчас они перегибают палку.
