Жена Слепца умолкла. Тишина бродила по комнате на мягких лапах, опасаясь спугнуть странное состояние тихой грусти, призрак сбывшегося печального чуда, разорвать прозрачные паутинки судьбы.
Но чудо недолговечно. И даже ощущение чуда – мимолетно.
В этой комнате вершились судьбы Хастинапура, судьбы Великой Бхараты; люди, собравшиеся здесь, не могли себе позволить мыслить категориями чудесного – и вот, один за другим, они начали стряхивать с себя оцепенение.
– Благодарю, царица, – Грозный встал и поклонился с искренним почтением, тряхнув снежно-белым чубом. – От всего сердца.
Регент с самого начала уважал старшую невестку.
Добровольно завязать себе глаза, чтобы встать вровень со слепым мужем, решится далеко не всякая женщина.
Когда Слепец с супругой были уже в дверях, Грозный внезапно нарушил молчание:
– Скажи, царица, как ты полагаешь – та лань и впрямь умерла?
Странный вопрос на мгновение пригвоздил Гандхари к месту.
– Да, о великий, – ответила она, чуть замешкавшись. – Насколько я поняла, раны от стрел Панду оказались смертельными. Иначе как бы сбылось проклятие?
– Благо твоим устам, царица. Ты успокоила меня, – без особой радости подытожил Грозный.
Он ждал долго, очень долго – и заговорил лишь тогда, когда уверился, что царственная чета удалилась по коридорам дворца на достаточное расстояние.
Даже для изощренного слуха Слепца.
– Я помню очень похожую историю. Она закончилась гибелью моего сводного брата, сына царицы Сатьявати и раджи Шантану. Там мелькала подозрительно знакомая лань. Я очень надеюсь, что стрелы Альбиноса действительно прикончили эту тварь. Но не удивлюсь, если лань опять возникнет в окрестностях Хастинапура лет через двадцать-тридцать при соответствующих обстоятельствах.
Грозный раздраженно дернул кончик чуба.
– А, может быть, все гораздо проще. И проклятия, боги или говорящие звери – лишь ширма. Мне бы очень хотелось оказаться правым. С богами трудно бороться, и пути их неисповедимы. Что же касается смертных… Поглядим. Будущее покажет, – закончил престарелый регент.
Не стало на земле злосчастного Альбиноса, ушел из жизни в расцвете лет белокожий и красноглазый Панду, осиротели пятеро братьев-Пандавов, взамен обретя сразу аж пятерых небесных родителей; и тенью легла на Великую Бхарату свастика.
Свастика домыслов и перемигиваний, свастика слухов, сплетен и оскопленной правды.
– Лань, говорите? – ухмылялись на востоке стократ битые кашийцы и анги-слоноводы. – Ой, не знаем, не знаем… Отродясь зверя промышляем, в шкуры заворачиваемся, а от злой судьбы не страдаем! Видать, уж очень прогневил Альбинос-бедняга кого-то, все любимые мозоли оттоптал, чтоб вот так угораздило…
– Уж не та ли это лань, – посмеивались на юго-востоке в Калинге и Ориссе, – что завсегда близ царских семей околачивается? Стучит у ворот копытцем: пустите, люди добрые, зашибу неугодного, забодаю лишнего! И впрямь: страшнее лани зверя нет!
– Знамо дело, – соглашались в южных пределах аж до самых непролазных дебрей Кишкиндхи. – Слепец на троне, Грозный у кормила, Слепцовы чада престол слепнями облепили – сотня орлов, клюв к клюву! На кой финик им Альбинос?! Зачем двоюродные братья-соперники, будь они хоть трижды божьими отпрысками?! Державу в клочья драть? Из-под трона опоры растаскивать?
– Черед за детками, – и себе кивали юго-западные дашарны и андхраки. – На их век ланей хватит. Какой аскет не горазд за четвероногими кралями ухлестнуть, вроде этого Киндямы-греховодника?! Грохнешь дикого козла, а он тебе: 'Я, мол, не козел, а подвижник из подвижников – это ты козел, и за козла ответишь…'
– Да уж воистину, – в голос ржали на западе камбоджи-табунщики и бритоголовые шальвы. – Надо бы и нам пару лошадушек на этих… рогатеньких сменять! Авось, в хозяйстве пригодятся…
– Дураки вы все, – возражали северо-западные гандхарцы и мадры. – Дураки дурацкие! Грозный не вечен, уйдет в райские пределы – кто после сына Ганги державу примет? Вот было б здорово: один полубог ушел, а пятеро мигом на смену явились! Отцы сверху поддержат, мы снизу подопрем – не жизнь, персик в меду!
– И то правда, – чесали бороды воинственные тригарты-северяне. – Да уж больно распрей пахнет… кровушкой…
Северо-восток угрюмо помалкивал. Там разбирались с женами, взявшими моду ссылаться на старшую жену покойного Альбиноса. В смысле, если изменяла мужу больше чем с тремя – значит, шлюха; а если с тремя или меньше – значит, праведница и воплощенная добродетель. А что в подоле принесла, то принять с поклоном и лелеять пуще родных.
Звать же байстрюков 'деволятами'; 'божьими детками'.
Свастика лежала на Великой Бхарате.
До бойни на Поле Куру оставались считанные десятилетия.
Глава четвертая
ЧУЖИМИ РУКАМИ
Сегодня строгий и, казалось, вездесущий Дрона собрал в шатре младших воинских наставников, а ученикам было велено заниматься самостоятельно. Естественно, понятие 'заниматься' каждый из учеников истолковал по-своему. Братья-Пандавы, приклеившие себе общее отчество вскоре после смерти отца, плотно осели в малиннике – с энтузиазмом осваивая там искусство истребления спелых ягод. Боец и
