Беда стояла, широко раставив волосатые ноги в кожаных сандалиях.
Беда знала: портить фасад глупой шлюхе – гноить собственный товар; зато проучить молокососа будет затеей доброй и даже богоугодной.
Небожители тоже бесплатно не дают.
– Уйди, Вакра[12]! – выкрикнула рыжая, больше всего на свете боясь заплакать или сорваться на визг. – Я с тобой за прошлый месяц в расчете! Забыл?!
– В расчете так в расчете, – покладисто согласился 'хорек' Вакра. – Ухожу.
Он шагнул в сторону, затоптался и вдруг оказался вплотную к рыжей. Движение было молниеносным, словно Вакра превратился в порыв ветра – умелый взмах могучей лапы, похожей на бычий окорок, и девица отлетает прочь. Целая и невредимая: за сохранностью имущества умел следить любой 'хорек'. Вакра проводил ее коротким взглядом, убедился в том, что подопечная тихо сидит на собственной заднице у ограды палисадника, даже не помышляя о продолжении бунта; после чего повернулся к Ушастику.
Теперь его и Карну разделяло не более половины жезла.
– Гони пять медяков, – буркнул Вакра, дыша на подростка гнильем и перегаром. – Или браслет со стекляшкой. Понял?
– Понял, – Карна кивнул и полез за пазуху.
Детина неотрывно следил за лицом трусливого сопляка. Жизнь давно приучила Вакру, что даже самый ледащий крысюк огрызается, если зажать тварь в угол. Кто его знает: браслет там за пазухой, медяки или ножик? А глаза – зеркало души, согласно мудрым поучениям; или проще – по роже сразу видно. Захочет ударить, додумается лезвием полоснуть, а рожа-предатель мигом выдаст. Подскажет хитроумному Вакре… ай, дурак! Ай, 'хорек' слеподырый! Ишь, какие серьжищи на парнишке! Надо было их за сласть бабью требовать… отдал бы, никуда не делся! Камешки-то, камешки – горят зарницами! И вроде дергаются… точно, дергаются камешки, огнем наливаются, и смотреть на парнишку больно… что за блажь?!
Прикосновение было неожиданным, а боль – ужасной. В драке Вакра чувствовал себя, как рыба в воде, но здесь дракой и не пахло. Пока левая рука Ушастика шарила за пазухой, правая спокойно протянулась вперед и вниз, ухватив в горсть разом ткань дхоти и мужское достоинство 'хорька'. Потом пальцы сжались, и горсть превратилась в кулак. А достоинство превратилось в коровью лепешку под слоновьей пятой.
И еще отчего-то паленым запахло.
'Хорек' жалостно всхлипнул, подавившись собственным воем, и бесформенной грудой осел к ногам Карны.
Сын возницы еще некоторое время смотрел на беспамятного Вакру. После извлек из-за пазухи заказанный браслет и протянул его рыжей.
– Он прав, – спокойно сказал Карна. – Возьми, продай и заплати ему за этот месяц. Иначе жизни не даст. Все, дальше провожать ни к чему. Сам дойду.
Карна не знал, что эта минутная задержка спасла ему если не жизнь, то свободу.
…из ворот вашего дома выходили трое стражников. Впереди медленно брел отец. Один из конвоиров плотно закрыл ворота, убедился, что никто из слуг не подглядывает поверх забора, и достал плетеный шнур. Пока он связывал Первому Колесничему руки за спиной, другой стражник вынул из сумы дерюжный колпак с узкими дырами для глаз. Через секунду колпак наглухо скрыл голову Первого Колесничего, краями наехав на плечи.
– Зачем? – глухо донеслось из-под колпака.
– Велели, – пожал плечами стражник.
– А царская шасана[13] на арест у вас есть?
– Есть, есть… все у нас есть. Иди и помалкивай, умник!
Ты вжался в угол чужого дома, затаив дыхание, и следил, как отца ведут по улице – к счастью, в противоположную от тебя сторону.
'Вперед! – кричал гнев, норовя пробиться наружу боевым кличем. – Вперед, на выручку!'
Но от серег шел ледяной сквозняк, наполняя душу спокойствием.
Так спокоен удав в засаде.
– Жаль, мальчишки дома не было, – услыхал ты обрывок разговора. – Нагоняй получим…
– За что?
– За то. Сказали: взять обоих, и чтоб ни одна живая душа… Насчет души сделано, а обоих – шиш! Искать, небось, погонят…
Человек под колпаком молчал и горбился.
Арестованный с конвоем четверкой рыб плыли в предрассветной мгле, а за ними беззвучно крался татуированный подросток с серьгами вместо мочек ушей.
До самых ворот, ведущих на территорию дворца.
– Собачья моча!
– Тихо, дурак!
– Моча, размоча и трижды перемоча! Это проделки Волчебрюха!
– Да не ори ты, Бешеный, всех перебудишь! Может, она сама запрыгнула!
– Ага, и дверь сама открыла! – Бешеный яростно оттирал со щек и лба остатки вонючей слизи: 'привет' от здоровенной жабы, которая минутой ранее шлепнулась на него с притолоки.
