Не на войну собрался.
Зато, как и следовало ожидать, дверь малого склада подпирал всего один часовой, которого уже тошнило от скуки.
– Ты чего тут шляешься ни свет ни заря? – благодушно поинтересовался он, зевая во весь рот.
Вообще-то разговоры на посту строго запрещались. Но дрема хмелем кружила голову, и часовой искренне надеялся развлечься беседой – чтобы предательские веки перестали смыкаться сами собой.
В следующее мгновение сон проворно улетел прочь. А сам сторож с глухим стоном сложился пополам, выронив копье и баюкая обеими руками пострадавший от пинка живот.
– Б-больно же! – задумчиво хрюкнул он.
Тебе было жаль этого сонного недотепу, но судьба не оставляла выбора.
– Открывай! – холодный и влажный от утренней росы наконечник подхваченного копья ткнулся часовому под левый сосок.
Повторять дважды не потребовалось. Жестокость удара наглядно продемонстрировала всю серьезность намерений, и соня ни на секунду не усомнился: в случае неповиновения быть беде.
Звякнули ключи. Дверь отворилась без скрипа – здесь хранилось учебное снаряжение царевичей, которым пользовались ежедневно.
– Мордой к стене! Руки за спину!
Ременная петля захлестнула и туго стянула сложенные за спиной руки часового. Затем пришла очередь ног. Когда пленник превратился в куль, доверху полный страха, ты бесцеремонно развернул связанного лицом к себе. И, словно пробку в баклагу, ловко вогнал ему в рот тряпичный кляп, наложив поверх тугую повязку – впрочем, предусмотрительно удостоверившись, что ноздри жертвы остались свободны, и та не задохнется.
Затем юный налетчик аккуратно придвинул часового к стеночке и вплотную занялся содержимым склада.
Что здесь лежит, ты знал прекрасно.
…Стрела с тупым наконечником, гудя вспугнутым шмелем, вылетела из-за угла. Начальник караула вздрогнул, тупо уставясь на обеспамятевшего напарника – и секундой позже второй шмель поцеловал начальника в висок.
Путь был свободен, но Карна не стал спешить. Он стрелял с ослабленной натяжки, по мере сил стараясь сохранить караульщикам жизнь. Значит, скоро оба очухаются – а сутиному сыну вовсе не улыбалось нарваться по пути обратно на двух рассвирепевших воинов.
Веревок и тряпок на кляпы он прихватил с запасом.
На целую армию хватит.
Узкие каменные ступени. За углом колеблется желтоватый свет факела. Тишина. Где-то далеко, на пределе слышимости, мерно долбят вечность капли воды. Босые ступни бесшумно ступают по зябкому полу, ощущая каждый бугорок, каждую выбоину. В руках – натянутый короткий лук с очередной стрелой на тетиве. С 'маха-дхануром' здесь не развернешься, да и к чему он Карне?! – лучше обойтись без смертей. А для всего прочего вполне хватит и малого охотничьего лука, да и тот достаточно натягивать в полплеча.
Поворот. Вставленный в стенное кольцо факел слегка чадит. В его свете видна дюжина низких дверей с внешними засовами – обшарпанные физиономии с железными ртами на замке, вереница ликов подземных божеств в стене мрачного коридора. Ни дать ни взять – путь в преисподнюю. За которой дверью держат отца?! Если ключи, отобранные у караула, подойдут – не открывать же все камеры подряд?! Выпустишь какого-нибудь головореза…
Совсем рядом послышались мерные шаги, и Карна быстро отступил за угол. Решение созрело мгновенно. Осторожно положив лук, он вытащил из-за пояса остро отточенный нож и притаился в засаде, поджидая гостя… верней, хозяина.
Видимо, цари Великой Бхараты должны быть благодарны року, что он не сделал Ушастика вором, взламывающим их сокровищницы. Пропал талант, пропал невостребованным… Долговязое тело обрушилось на тюремщика, тот покатился по полу – и хрипло замычал, ощутив у горла холодный металл.
– Дернешься – зарежу, – ворвалось в уши змеиное шипение; а лезвие слегка проехалось по кадыку, оставив на коже кровоточащий порез.
Для краткости и лучшего понимания.
– Говори, в какой камере Первый… арестованный, которого доставили часа полтора вназад?
Сын возницы прекрасно понимал: мосты сожжены. Своим поступком он раз и навсегда ставит себя вне закона, чье имя – Город Слона. Изгой, любой тебя отныне с удовольствием выдаст хастинапурским гончим; бунтовщик и подонок общества – вот кто ты теперь, Карна-Ушастик…
Плевать!
Свобода начинается со слова 'нет'; когда ты упрямо мотаешь головой, утираешь ледяной пот и встаешь один против всех.
Ошарашенно моргавший тюремщик уже открыл было рот, намереваясь ответить, но тут позади Карны громыхнул суматошный топот. Ступени вскрикнули от боли под боевыми сандалиями, и в бок сутиному сыну тараном ударило древко копья (хорошо еще, что не жало!), сбрасывая подростка с поверженного человека.
Нож отлетел в сторону – и хрустнул, попав под тяжкую подошву.
Их было двое: крепкие, здоровые парни.
Вооруженные.
