Рядом с обозначенным камешками рубежом для стрелков стоял незнакомый юноша лет двадцати и о чем-то расспрашивал младшего наставника. Росту юноша был изрядного, в плечах скорее крепок, нежели широк, и более всего напоминал вставшего на дыбы медведя-губача. Сходство усиливалось одеждой: несмотря на жару, облачен парень был в косматые шкуры, и даже на ногах красовались какие-то чудовищные опорки мехом наружу.
– Грязный нишадец! Дикарь!
Младший наставник, увидев Дрону, быстро сказал юноше два-три слова, мотнув головой в сторону Брахмана-из-Ларца. Гора шкур повернулась с неожиданной резвостью, и Дрона был вынужден остановиться: подбежав к нему, юноша бухнулся на колени и ткнулся лбом в верх сандалии.
– Встань.
– Смею ли я стоять перед великим наставником?
– Смеешь.
Он оказался выше Дроны почти на локоть.
– Кто ты? – Брахман-из-Ларца обвел взглядом своих подопечных, и те разом умолкли.
'Нишадская вонючка!' – отвечало их молчание.
Юноша улыбнулся. В его улыбке явно сквозило: стоит ли взрослым людям обращать внимание на выходки избалованных мальчишек?
– Меня зовут Экалавьей, о бык среди дваждырожденных! Я родился в горах Виндхья, в семье Золотого Лучника, вождя трех кланов… И самой заветной мечтой моей было назвать тебя Учителем, о гордость Великой Бхараты!
Экалавья осекся, с надеждой глядя на седого брахмана.
Дрона молчал. Он прекрасно понимал: взять нишадца в ученики означало вызвать взрыв негодования у всех царевичей. Кивни Дрона, объяви он себя Гуру этого парня в шкурах – и травля нишадцу обеспечена.
– Я дам тебе один урок, – презрение к самому себе скользкой гадюкой обвивало душу сына Жаворонка. – Всего один. После этого ты уйдешь. Сразу. Договорились?
– Да… Гуру.
На последнее слово обратил внимание лишь единственный человек: Серебряный Арджуна, третий из братьев-Пандавов. И пронзительная ненависть отразилась на красивом лице одиннадцатилетнего мальчика с волосами белыми, будто пряди хлопка.
Ненависть, достойная Громовержца.
– …Урок закончен, – сказал Дрона юноше в шкурах, наблюдавшему со стороны. – Теперь уходи.
– Да, Гуру, – ответил Экалавья, сын Золотого Лучника.
– Ты что-нибудь понял?
– Только одно: смотреть и видеть – разные вещи.
Дрона долго провожал взглядом грязного нишадца.
– …А вот у нас в Чампе жил один бхандыга[15], – вдруг ни с того ни с сего заговорил Карна, нарушив повисшее над поляной тягостное молчание. – Так он, когда гауды переберет, любил развлекаться: привяжет на веревку кусок мяса и кинет собаке. Собака мясо схватит, проглотит – а бхандыга за веревку тянет и обратно подачку вытаскивает. Очень веселился, однако…
Слова дерзкого парня тупыми стрелами били в затылок Дроны. Сейчас Наставник готов был собственными руками придушить зарвавшегося сутиного сына. Потому что тот целил без промаха.
Как в мишень – из лука.
Вроде бы рассказанная байка не имела прямого отношения к произошедшему; но только полный дурак не понял бы намека.
Брахман-из-Ларца медленно сосчитал про себя до двадцати и повернулся к умолкшему Карне.
– Тебе кто-то разрешал вести посторонние разговоры во время учебы? – ровным голосом осведомился Дрона. – Нет? Вон отсюда! До вечера я отстраняю тебя от занятий.
– Слушаюсь, Гуру, – с готовностью поклонился сутин сын, и Дрона решил, что тот снова издевается. В общем, правильно решил. – Я могу идти?
– Должен.
И проклятый наглец, явно не испытывая ни малейшего раскаяния или угрызений совести, вприпрыжку побежал к опушке леса.
Туда, где минутой ранее скрылся некий Экалавья, сын Золотого Лучника.
– Вот только конца этой истории я тебе не рассказал, Учитель, – бормотал, ухмыляясь, Карна на бегу. – Однажды собака перекусила веревку, и остался бхандыга с носом, а собака – с мясом!
Карна вернулся под вечер. Бровью не повел, ложась под плети – дюжина мокрых честно причиталась ему за утреннюю выходку; после чего попросил смазать ему спину кокосовым маслом и завалился спать.
Он давно привык спать на животе.
На следующий день сын возницы вел себя вполне благопристойно. Наставникам дерзил в пределах дозволенного, на подначки братьев-Пандавов и сопредельных раджат отвечал равнодущным хмыканьем, и даже Дрона остался им доволен, что случалось крайне редко.
