Горец успел заметить, что Карна был единственным, кто не прыгал вокруг него и не орал: 'Грязный нишадец!' – а стоял в стороне, мрачнея все больше. Похоже, он собирался кинуться в драку, и только появление Брахмана-из-Ларца предотвратило намечавшееся побоище, в котором сутин сын готов был биться один против всех раджат скопом.
– Ну… – замялся Экалавья, оправляя шкуры, заменявшие горцу одежду. – Наверное, здесь где-нибудь поселюсь. Я ведь теперь ученик Наставника Дроны.
– Что?! – впервые замечательные уши подвели Карну. – Ученик?! Ведь этот сучок тебя прогнал!
– Стыдно так отзываться об Учителе, – очень серьезно произнес нишадец. – Ты ведь учишься у Дроны?
– Ну и что?
– Имя наставника свято. По крайней мере, у нас, в горах Виндхья. Наставник Дрона преподал мне один урок: значит, теперь он мой Гуру, а я – его ученик.
– И как же ты собираешься постигать его замечательную науку?
– Поселюсь в лесу и буду усердно упражняться, размышляя над уроком. Путь известен, осталось идти по нему.
– Ну ты даешь, нишадец! Путь ему известен! Мало ли на свете учителей – найди себе другого, подостойнее Дроны! Ты ведь свободен!
– Да, я свободен. Но у меня уже есть Учитель.
– Который устроил из тебя потеху?! И на прощанье только что не пнул ногой в зад?!
– Ты сам сказал, что я свободен. Свобода – это возможность выбирать. Я сделал свой выбор.
– Та-а-ак… – Карна почесал в затылке. Раньше он никогда особо не сушил голову над подобными вещами. Для сутиного сына свобода всегда означала одно: полную независимость, возможность делать, что душе угодно. Ну, и выбирать – само собой. Но если твой свободный выбор сковывает тебя же по рукам и ногам, привязывая к учителю-насмешнику?
Свобода?
Рабство?!
– А ну-ка, давай присядем и разберемся! – решительно заявил он нишадцу. – Значит, ты утверждаешь, что свободен? И в то же время…
Так с тех пор и повелось. По вечерам Карна помогал Экалавье обустраиваться на новом месте, они вместе охотились – а затем подолгу сидели у костра и спорили. Вскоре сын возницы с удивлением выяснил, что это занятие может быть не менее увлекательным, чем, к примеру, стрельба из лука, колесничные ристания или бессонная ночь, проведенная в стогу с пухлой пастушкой-хохотушкой.
Особенно учитывая, что пастушка хихикала по поводу и без повода, зачастую – в самые интересные моменты; а горец неизменно был серьезен.
Ставя нового друга в тупик своим взглядом на жизнь.
Впрочем, что знал о жизни сам Карна? Бабы? Их у парня было с избытком, и будет еще немало – в последнем сутин сын не сомневался. Талант?! Да кому он нужен, его воинский талант?! Служить ему в лучшем случае возницей при дворе или сотником здешней варты… Друзья? Боец с Бешеным? Да, конечно. Но с царевичами не усядешься запросто у костра, не станешь взахлеб обсуждать вопросы, на которые многие мудрецы по сей день ищут ответ. Только Карна не знал этого, он был уверен, что ответ – вот он, рядом, стоит только протянуть руку…
Споря до хрипоты, юноши иногда замолкали, подолгу обдумывая мысль собеседника; и даже горячий Карна не торопил Экалавью в такие минуты.
– …Тебе б брахманом уродиться, – заметил Карна. – Уж больно складно все у тебя выходит. Где нахватался, приятель? Может, ты скрытый мудрец?
Экалавья улыбнулся ему через костер.
– Мой отец, Золотой Лучник, недаром стал вождем трех кланов…
– Заливай больше: недаром стал! Небось, от деда твоего трон унаследовал!
– Конечно, наш род знатен, по меркам горцев. Но жезл вождя в горах Виндхья не передается по наследству. Мы ведь дикари, забыл? Грязные нишадцы. Вождей выбирают на совете старейшин.
– Здорово! – искренне восхитился Карна. – А в этом дурацком Хастинапуре носятся с наследниками, как юродивый с драной торбой! Вот и садится на трон то слепой калека, то придурок, то сопляк малолетний. Одно их спасает – Грозный. Умный мужик, всем здесь заправляет. Хотя и скотина изрядная. Не люблю. Зато у других и такого нет. Потому, наверно, от них одни болваны и приезжают!
Экалавья лениво вертел в руках обглоданную кость. Вразумлять срамослова он не стал; давно привык к речам бойкого на язык приятеля.
– Правитель не обязан вызывать любовь. Правитель – символ державы, и его надо уважать. Моего отца у нас в горах уважают… а я его люблю. Было бы хуже, если б отца вокруг все любили, а уважал – один я.
– Эх, почему я не горец! Был бы умным, как брахман… Слушай, а ты точно не дваждырожденный?
– Точно. У нас вообще варнам не придают такого значения, как здесь.
– Вот я ж и говорю! – обрадовался Карна. – Свобода! И зачем ты сюда с гор спустился? Я б на твоем месте босой домой побежал! Знаешь, как иногда поперек горла встанет: этому так кланяйся, тому – этак, перед одним ниц падай, другой сам перед тобой спину гнуть должен… А ежели не согнул, и ты ему спустил или просто не заметил – ты лицо потерял! Коровье молоко пить дозволено, козье по нужным дням, к ослиному не вздумай и близко подойти! Чистое, нечистое, чистое, да не про твою душу… Брахману перечить ни-ни, даже если он чушь несет! Дхик! Надоело! В Чампе легче жилось. А у вас в горах, небось, вообще рай!
