'Грязный нишадец!..'
Видит – не видит – ненавидит…
Кошмар длится целую вечность, ты хочешь проснуться, ты очень хочешь проснуться, но это выше твоих сил.
Мара, Князь-Морок, ну ты-то за что мучаешь меня?!
– Вижу также, – скрипит идол, – что ты воздвиг здесь мое изображение. Или я ошибаюсь?
– Нет, Учитель! То есть, да… то есть, воздвиг! И воздаю ему все положенные почести…
– Следовательно, ты считаешь меня своим Гуру?
Мертвый голос.
Мертвое лицо.
– Да, Учитель. Если только это не оскорбляет тебя…
– Не оскорбляет. Вижу, мой урок пошел тебе на пользу. Что ж, ученик, твое обучение закончено. Готов ли ты расплатиться со своим Гуру за науку?
– Разумеется, Учитель! Требуй – я отдам тебе все, что ты пожелаешь!
Взгляд Экалавьи просто лучится радостью, и боль пронизывает тебя до костей.
Боль надвигающейся утраты.
– Отдай мне большой палец твоей правой руки. Это и будет платой за обучение.
Что?!
Быть не может!
'Может, – скрипуче смеется греза. – Во сне все быть может, да и наяву случается…'
– Желание учителя – закон для ученика.
Перед лицом вновь мелькает дверь хижины.
Руки ныряют в ворох шкур.
Нож.
Дверной проем, подсвеченный лучами солнца. Редеет туман, искажаются, оплывают в кривом зеркале лица Наставника Дроны и царевича – солнечные зайчики пляшут на щеках, и на лбу, и на скулах.
Зайчики, спрыгнувшие с лезвия ножа.
– Не надо!!!
Твой вопль и крик беловолосого сына Громовержца сливаются воедино.
Хруст рассекаемой плоти.
Экалавья чудом исхитряется подхватить падающий обрубок и, встав на колени перед Дроной, почтительно протягивает ему то, что еще недавно составляло с горцем одно целое.
– Благодарю тебя, Учитель. Прими от меня эту скромную плату.
Из рассеченной мякоти на краю ладони, превратившейся в узкую лапу ящерицы, обильно течет алая кровь, заливая бок и бедро нишадца, а горец все продолжает стоять на коленях, протягивая Дроне отрубленный палец.
Это сон, сон, это только сон!
Ослепните, мои глаза!
Я хочу проснуться! Сейчас! Немедленно!
В ушах нарастает отдаленный комариный звон. Кругом все плывет, и ты ощущаешь, как твердеет твоя татуированная кожа, застывая на тебе хитиновым панцирем жука, вросшими в тело латами, несокрушимой броней, доспехами бога!
Проснуться!
Немедленно!
Но сон длится.
Дрона протягивает руку и берет отрубленный палец.
– Я принимаю плату. Твое обучение закончено.
Брахман-из-Ларца поворачивается и походкой ворона ковыляет прочь. Царевич же задерживается; прирос к месту, смотрит на искалеченного горца.
– Экалавья… – выдавливает наконец Арджуна.
Нишадец поднимает взгляд от четырехпалой руки на юного полубога.
Спокойно, без злобы и гнева.
– Я… я не хотел – так. Я не знал… Прости меня! – Арджуна неуклюже кланяется и бегом бросается вдогонку за уходящим Дроной.
Нишадец долго смотрит им вслед; потом переводит взгляд на лежащий у его ног лук и колчан со
