Жена покойного Роза мотала вверх и вниз головой и била себя в грудь сжатыми кулаками. Еррофа, закрыв лицо юбками, причитала с завываниями. Дети, которых поручили соседке, заглядывали в комнату, но Атыя, поддерживая мать, строил им страшные гримасы, угрожающе скалил зубы и выкатывал глаза; однако младшая девочка смотрела на него без всякого страха и корчила рожи в ответ, пока наконец ее не утащили за дверь.
Скотт грустно постоял, не пытаясь никого утешить, а потом ушел. «Виллис» он вернул Куотермейну, который пил пиво на открытой террасе армейского кафетерия под эвкалиптами Аббасии.
17
— Меня приучила к этому заморскому пиву ваша приятельница, Люси Пикеринг, — пожаловался Куотермейн, морщась. — Она думает, что такой человек, как я, непременно должен любить пиво. Вы тоже так считаете?
— Когда вы видели Люси?
— Днем. Хотел встать ей поперек дороги.
— Ну и как? Удалось?
Куотермейн покачал головой; опьяневший, он казался уже не таким подтянутым, волосы растрепались, усы обвисли.
— Нет, — сказал он. — Больно для меня хитра. Хищница. Садитесь. Я вас ждал. Люблю вас дожидаться. Беда в том, что я старался погубить ваше будущее…
Скотт сел.
— Что ж, я и так чувствую себя человеком почти что конченным, — признался он, заказал обоим пива и распорядился, чтобы бой вытер насухо столик. — Ладно. Губите меня дальше.
— Нет. Оказывается, не могу, — печально сказал Куотермейн, скорчив гримасу. — Да и пиво явно помешало моей разрушительной работе — ваша Люси, верно, затем и накачивала меня пивом, уверяя, будто я для него рожден. Жаль, что вас при этом не было.
Они долго молчали, потягивая пиво.
— Вы хотите сегодня вернуться в Мену? — спросил Скотт.
— Конечно. Почему вы спрашиваете? Что-нибудь случилось?
— Ничего. Прихватите и меня.
— Куда? — подозрительно взглянул на него Куотермейн. — А в общем — какое мне дело! Ступайте куда хотите. Уж больно вы непокладистый, Скотти.
— В каком смысле?
— Мало ли в каком! Иногда за вас и ломаного гроша не дашь! Нельзя же так прожить весь век: вундеркиндом из специалистов. Вот увидите, что они с вами сделают! Она-то знает! Она все знает…
— Что вы мелете? О чем она знает?
— Знает, что они намерены вознести вас на недосягаемую высоту. И не за то, что вы умеете, а за то, чего вы не умеете. Они собираются вас признать. О господи!
Скотт не обращал на его воркотню никакого внимания. Он осматривался по сторонам, соображая, где бы ему вымыть руки, прежде чем он нальет себе еще пива. Ему вдруг показалось, что от него несет запахом смерти, а Куотермейн угнетал его своей мрачностью.
— Неужели тут нет рукомойника? — спросил он.
— Нет! — отрезал Куотермейн. — Лучше послушайте, что я вам скажу, и плюньте на вашу гигиену. Хотя вы-то, слава богу, чистоплюй, чего — увы! — нельзя было сказать про Пикеринга. Но дело не в этом.
— Давайте уйдем, — предложил Скотт.
— Нет. Послушайте, что вы собираетесь завтра ответить Уоррену?
— Почем я знаю — ведь он ничего еще мне не сказал.
— Какая разница, что он вам скажет. Важно другое: эти «сосунки» за вами охотятся.
— А что ж тут плохого?
— Но и не в этом суть, — Куотермейн вытянул палец, словно пытаясь нетвердой рукой нащупать эту суть. — У них есть нюх на хороших людей. — Он сморщил нос и стал крутить усы. — «Мы намерены сделать вам одно предложение, капитан Скотт!»
Скотту не хотелось признаться, что ему уже сделали предложение, или, вернее, наполовину сделали.
— А если предложение будет стоящее, тогда что?
— Конечно, оно будет стоящее. Других они не делают. Беда в том, что вам и невдомек, как они умеют приворожить человека, когда они его признают. О господи! «Иметь иль не иметь, вот в чем вопрос!..» И вы будете предателем, если к ним переметнетесь…
— Вам непременно нужно вести этот разговор под пивными парами? — Скотт почувствовал, что устал. — Ради бога, Куорти, ешьте вы лучше мороженое!
— Ничего вы не понимаете. И не хотите понять. Послушайте, я вам открою секрет. Все эти ублюдки больны черной оспой. Держитесь от них подальше…
Скотт допил пиво, все время с брезгливостью чувствуя, что руки у него пахнут мертвечиной, и поднялся, чтобы уйти.
— Мне сегодня не до того, Куорти. Пойдем.
— Говорят вам, что они все заразные. Особенно Уоррен.
— Уоррен человек неплохой. Мне он нравится.
— Ну да, конечно, неплохой. Потому-то особенно заразный.
— Ш-ш-ш!
— Вы на меня не шикайте! Научились уже от них!
— Пойдете вы, или я уйду без вас?
— Пойду, пойду. Но она ошибается, старина, она не права. Что мне вам сказать, чтобы вас убедить?..
— Не надо меня убеждать. Не в чем. Я вот только иногда удивляюсь, почему бы англичанам не взять, да и не перестрелять друг друга? Все было бы раз навсегда решено. Вот в чем вам надо бы меня убедить.
— Вы, видно, выпили лишнего…
Он не ошибся. Всему виной было пиво, выпитое натощак после утомительного дня, и прикосновение смерти. Куотермейн все-таки заразил Скотта потребностью поговорить по душам.
— Ну скажи мне, почему они не палят друг в друга, скажи! — допытывался Скотт.
— Потому, что ни один из них не стоит пули. Понимаешь, старина? Что, опять Черч на уме? Сладу с тобой нет. Кому он нужен, этот Черч, да и твой «человека тоже? Всех их надо перестрелять, к чертям! Да разве тебе это понять? Отвези меня лучше домой.
Скотт отвез его на «виллисе» в лагерь, а потом снова попросил машину, чтобы поехать к Люси Пикеринг. Было уже очень поздно. Ночь его как будто успокоила; прикоснувшись к Абду Эффенди и к горю его близких, Скотт чувствовал себя мягким, как воск.
18
— Где вы были? Уже так поздно!
Ее цветущее лицо было таким свежим, что Скотту снова почудилось, будто от него самого пахнет смертью.
— Вы какой-то серый, — сказала она, закрывая за ним дверь. — Что с вами?
— Хорошо бы принять ванну, — сказал он. — Очень это неудобно?
— Вот еще чего недоставало! Приходить ко мне среди ночи, чтобы принять ванну! — сказала она, вводя его в комнату.
— Разве уже так поздно? — Он отнял руку. Ему не хотелось, чтобы до него дотрагивались.
— Давно пробило одиннадцать.
Она привела его в свою комнату, где нежные краски выгодно оттеняли ее лицо. На ломберном столе, заваленном картами и записными книжками, ярко горела лампа.
— Вы собирались спать?
— Нет. Перечитывала заметки Пикеринга.
Он не задал ей вопроса, который сам собой напрашивался, но она на него ответила:
— Я подумала, что неплохо было бы привести его записи в какой-то порядок. Вы правда хотите принять
