костерил ментов: 'Я летел в этом железном гробу, в этом ИЛе, я летел на родную землю из Крыма, где словом и делом поддерживал перестройку, я артист, я рисковал... э-э... я жизнью... рисковал... летел... а вы...' Ну и так далее.
Я не упала в обморок, когда лейтенант показал мне 'объяснительную' Андрюши Васильева, гитариста 'ДДТ'. Из записки явствовало, что он, гражданин Васильев, 'взлетел в г. Симферополе после чего совершил приземление в г. Ленинграде'. И все. Под сим шедевром стояла подпись: прапорщик Васильев. Для пущей убедительности он подтверждал свое звание изустно. 'Козлы,– кричал он,– я сам прапорщик'.
Но у меня уже был ба-альшой опыт. Поэтому я дождалась, пока составят протокол. Заплатила за троих (третьим был Шаталин – гитарист 'Алисы') штраф и поехала домой, где ждал меня гнев моих родных, встречавших и в силу перечисленных обстоятельств не встретивших меня в аэропорту.
А тогда в столице Эстонии я была еще 'необстрелянной'. Короче говоря, измотанная, с нервами на последнем пределе, в 11 вечера прибыла я в милой компании в Таллинн. И тут же на меня вылили новый ушат.
Администрация концертного комплекса Линна Халле с крайним возмущением рассказала, что 'Алиса' и 'Обьект', приехавшие в 10 вечера, незадолго перед нами (напоминаю: выехали они из Питера в 10 утра, на 5 часов раньше, чем мы), устроили возле гостиницы страшный скандал, что ДДТ-шников, которые должны были расселиться в лучшей гостинице города 'Олимпия', придется селить во второразрядную 'Ранна' и что вообще у них 'нет слов'.
Так все и было. Но тут важны все детали и обстоятельства. А дело вот в чем.
По какому-то только ей ведомому принципу (думаю, по принципу 'особой крутости') администрация решила поселить в 'Олимпии' 'Телевизор', 'Алису', 'ДДТ' и 'Наутилус Помпилиус', а 'Объект насмешек' и 'Авиа' отправить на окраину, в гостиницу 'Ранна'.
Рикошет, лидер 'Объекта', как мне потом рассказали, возле 'Олимпии' выскочил из автобуса и побежал по трамвайным путям. Куда? А кто же его знает! Но не в ленинград, это точно. Таким образам он заявил протест по поводу отторжения его от другана Кинчева и выдворения в захудалую гостиницу. Кинчев в свою очередь заявил администрации, что если его не поселят вместе с друганом Рикошетом, то 'Алиса' ва-аще играть не будет. А приехали они к ночи только потому, что шофер им попался сговорчивый, не в пример нашему, и у каждого пивного ларька останавливал автобус.
Поэтому, когда Кинчев предстал пред ясными очами работника Таллиннского ДКиС Марины Добровицкой, то в некотором нетерпении вместо 'здравствуйте' (тут она не погрешила против истины) действительно прорычал: 'Где тут туалет у вас?'... Пиво, знаете ли...
К счастью, Шевчук уже успел сменить дорожный скандальный азарт на голубиную кротость, сказал, что ему все равно, где жить, и поехал со своей командой в 'Ранна'.
– Какой скромный, как сразу видно интеллигентного человека,– умилились работницы Линна Халле.
– Дд-да, к-к-конечно, – ответила я. Ведь они не ехали с Шевчуком восемь часов, как я...
Первое, что меня спросила дежурная по этажу, когда я брала ключи от гостиничного номера: 'Где вы их таких берете?' В глазах был неподдельный ужас. Еще бы. 'Олимпия' – отель высшего класса, интуристовский, а тут вдруг такая публика. Ладно бы сами музыканты, но за ними увязалась еще и тусовка – 'гребни' на голове, цепи, феньки ну и тому подобное.
Каждый вечер работники гостиницы обещапи вызвать милицию и всех выселить. Потому что в Таллинне в 1987 году проблем со спиртным не было. Правда, один из представителей рок-клубовской администрации Витапик Калманов по приезде утверждал, что 'водка у них – дерьмо, всего 27 градусов'. Через пару дней я увидела его на одной из глухих улиц Таллинна. Он почему-то сидел на верхушке телеграфного столба, обхватив этот столб слабеющими ногами, и, увидев меня, нетвердо как-то произнес:
– Слушай, вс-сего 27... г-г-р-радусов...
Кроме изобилия в магазинах, на 14-м этаже отеля был винный бар, имевший два достоинства в глазах рокерской братии – умеренные цены и начало работы в 10 утра. В этом баре происходило нечто странное: все занимали друг у друга деньги, чтобы выпить. Странно не то, что денег ни у кого не было. Это как раз в то время было нормой. Странно то, что денег ни у кого не было, но в долг давали все и всем и занимали все и у всех, на эти деньги и пили. Что-то там было неладно с законом сохранения вещества. Постоянно нечто возникало из ничего...
В один из вечеров меня вызвали из номера по просьбе дежурной по этажу. Я увидела занятную сцену. Пожилая дама, всей спиной вжавшаяся в стенку, повторяла одну фразу:
– Ночью петь нельзя. Нельзя, я вызываю милицию...
Она протянула руку к телефону, но тут Кинчев, стоявший рядом с ее столом в окружении друзей, вдруг пал на колени и стал горячо, восторженно сверкая глазами, с невероятным пафосом говорить:
– Такая женщина этого не сделает!
– Сделаю!- отрезала она.
– Не сделаете, – с дрожью в голосе, с надрывом и тоской произнес Кинчев. – У вас такие глаза... дабрые... позвольте, я руку вам поцелую... позвольте... – перешел он уже почти на шепот.
- Не-е-ет!!! – заорала вдруг тетенька и совсем впечаталась в стену спиной, подавшись всем телом назад, подальше от 'соблазнителя'.
– Что ж... – с нотками последнего отчаяния и скорби прошептал Кинчев, – ...что ж, тогда хоть столик ваш я поцелую. – И действительно припал губами к полированной крышке стола...
Доиграв эту сцену, выдержав паузу по всем правилам, он вдруг резко встал, повернулся и пошел в сторону своего номера. Как оскорбленный любовник, не меньше... Обалдевшая тетка с приоткрытым ртом и выражением изумления и тихого ужаса в глазах смотрела ему в спину.
А песни он, конечно же, все равно орал каждую ночь. Не может он не петь, ну что тут поделаешь!
В гостинице мы познакомились с польской журналисткой, которую интересовала проблема панков. Я представила ей Костю – почему-то Урзула решила, что Кинчев - панк, - и они договорились об интервью. Тогда предполагались гастроли 'Алисы' в Варшаве и лишняя реклама, думалось, не помешала бы.
Урзула мне потом рассказала:
– Я ждала до полуночи. Потом поняла, что он не придет, легла спать. В три часа кто-то громко постучал в дверь. Я открыла. Молодой человек с полотенцем в руках влетел в комнату, громко крикнул: 'Где он?' Я так растерялась, ничего не поняла, не знала, что ему ответить. Он стал заглядывать под диван и все кричал: 'Костя, эй, Костя!'
– Вы не знаете, где он? – снова спросил меня и убежал.
Как выяснилось, это был Паша, Поль-Хан Кондратенко, тогдашний клавишник 'Алисы'.
Я все интересовалась, почему Пашу так зовут – Поль-Хан? И вот что мне рассказал художник группы Андрюша Столыпин:
– А это мы как-то сидели на даче и каждый рассказывал свою родословную. Мы с Петром Сергеевичем – Самойловым – все выясняли, чей род древнее: Столыпиных или Самойловых.
– А что, ты из тех самых Столыпиных?
– Из тех. А он – из тех Самойловых. Ну, помнишь, у Брюллова графиня Самойлова?
– Понятно...
– Ну вот, спорили мы, спорили, а тут Паша и говорит: 'Ну и подумаешь, у меня предок тоже был... татарский хан...'
– Ах вот что... Отсюда и Поль-Хан?
– Отсюда.
– А Кинчев слушал-слушал, потом смотрим – нет Кинчева. Вышли на крыльцо, а там Кинчев сидит мрачный, чуть ли не слезы в глазах. 'Ты чего?' – спрашиваю. 'А того, – отвечает Костя. – Все, мля, графья... Аристократы, мля... Один я плебей... чурка беспородная...'
Подвиги потомка ханов визитом к иностранной журналистке не закончились.
В Таллинне проходили республиканские выборы в Советы. Помните об этом говорилось в реплике Добровицкой? В тот день перед концертом мы вдруг с Костей разговорились и выяснили, что 'Гессе – вот это действительно круто', что 'Андреев, да - клево, классно пишет, но – чернуха, ломает, да? И тебя?', что
