Майнинген…
Леммляйн сделала большие глаза:
— Полиция? Майнинген?
— Этот мерзавец! — прорвало наконец Кротхофа. — Этот негодяй! Что он там натворил? Почему он решил, что я буду с ним церемониться?
— Но я думала, — испуганно забормотала Леммляйн, — я думала, что это отличный парень, что для фирмы будет большая удача, если он, супермен, возьмется вести… Разве вы сами не твердили мне это целый год?
— Да, я действительно так говорил. У него есть для этого все данные. Но самое главное его преимущество — Ева. Ева до безумия в него влюбилась. Клаус, Клаусу, о Клаусе — целый день только и слышу от нее это имя. Ловко он обвел меня вокруг пальца.
Кротхоф открыл ящик стола и заглянул внутрь, запустил руку вглубь и вытащил оттуда толстую сигару, но, взглянув на Леммляйн, тотчас сунул ее обратно.
— Что произошло? Убили его брата. Затем Ева нажала на меня, и я опять попался на удочку. Я думал, что, несмотря ни на что, здесь еще можно все устроить. А в результате Ева оказалась замешана в это дело. И на меня все шишки повалятся.
— Я не могу этого слышать! — воскликнула Леммляйн. — Это подло. Это отвратительно.
— А он еще приходит сюда со своими нелепыми претензиями!
Леммляйн побледнела. Она резким движением сняла очки, на этот раз без всякого кокетства.
— Вы здесь ни при чем, Леммляйн, — обратился к ней Кротхоф. — С Майнингеном покончено, я его увольняю. Пока он заработал только пинок под зад.
— Фи! — поморщилась Леммляйн.
— У Майнингена на совести убийство, — прорычал Кротхоф.
— Это неправда! — закричала Леммляйн. — Клаус?
Кротхоф нахмурил брови. Глубокие складки залегли у него на лбу.
— Клаус? — Он поднялся и обошел вокруг стола. Леммляйн не отступила, не сдвинулась с места ни на шаг.
— Клаус Майнинген — честный человек, — твердо сказала Леммляйн.
Кротхоф посмотрел на нее.
— У тебя с ним что-нибудь было? — спросил он тихо.
— Грязь ко мне не пристает.
В нем все кипело:
— Отвечай! Было у тебя с ним что-нибудь? С него станется. Мало ему Евы, он еще и тебя… Двойной запас прочности!
— Ты ненормальный! — крикнула Леммляйн. — Или ты что-то замышляешь, Эрих!
Кротхоф провел рукой по волосам, вытер пот с лица. Он ненавидел себя в этот момент. Надо же так разволноваться! И как он низко пал: устраивает сцены своей секретарше!
— Так, значит, у тебя ничего с ним не было? — спросил он.
— Я уже сказала, — устало ответила Леммляйн.
— Черт вас всех побери!..
— Что мне дает моя работа? Одно расстройство!
Кротхоф скрипнул зубами. Он положил руку Леммляйн на свое плечо.
— Регина, — прошептал он.
Леммляйн поежилась — так, по имени, ее почти никогда не называли. Боже мой, — подумала она. — И это Эрих! Так плохо ему еще никогда не было. Что же случилось?
В этот момент зазвонил телефон.
Кротхоф отпрянул от Леммляйн и взял трубку, повернувшись к Леммляйн спиной. Он не произнес ни слова, только осторожно положил трубку на рычаг. Затем с непроницаемым лицом произнес:
— Клаус Майнинген сразу же после похорон брата был арестован в Моосрайне комиссаром Хаузером.
Леммляйн рухнула в кресло и закрыла лицо руками.
18
После того как Клаус покинул Моосрайнское кладбище, после того как гроб опустили в могилу, после того как пришлось с полной серьезностью ответить на множество рукопожатий незнакомых или полузнакомых людей, на душе у него стало более или менее спокойно. На короткое время он вздохнул с облегчением — казалось, все самое тяжелое было уже позади.
Но у выхода его ожидал комиссар Хаузер в сопровождении адвоката доктора Шаллиха, который тоже был школьным товарищем Леонгарда. Лицо адвоката выражало холодную отчужденность; он не произнес ни единого слова.
В комнате адвокат расположился на диване, закинув ногу на ногу. Хаузер без приглашения уселся в кресло.
Клаус Майнинген остался стоять у дверей:
— Может быть, господа хотят чего-нибудь выпить?
Он теперь был хозяином этого дома. Ему долго еще придется к этому привыкать.
Хаузер отрицательным жестом отказался, Шаллих не шевельнулся. Его пронзительные глаза, казалось, сверлили Клауса. Тот стоял и переводил взгляд с одного на другого.
Хаузер пододвинул ему свободное кресло. Клаус пожал плечами.
То, что комиссар сделал это не без умысла, дошло до него слишком поздно. Это было то самое кресло — кресло, в котором нашли мертвого Леонгарда.
Он побледнел и нахмурился. Дневной свет резко обозначил морщины на его лице. Клаус еще не завтракал, не было аппетита, но сейчас совсем некстати ему захотелось есть.
Он по-прежнему держал в поле зрения обоих мужчин. Шаллих внимательно изучал рисунок на обоях. Хаузер уставился на поверхность стола. В открытое окно внезапно донеслось чириканье. Какая-то птичка чирикала так громко, что у Клауса зазвенело в ушах.
— Что вы хотите мне сказать? Говорите же наконец! — обратился Клаус к комиссару.
Хаузер кивнул и начал:
— Если позволите, я бы хотел дать вам возможность привести собственные мысли в определенный порядок.
Клаус откашлялся:
— Извините, если мне изменило самообладание. Я только что похоронил брата.
— Конечно, — согласился комиссар. — Я не случайно выбрал этот момент, чтобы обсудить с вами кое-какие новые открытия в этом деле.
Клаус с усилием улыбнулся:
— Я готов к допросу.
— Возможно, — вздохнул Хаузер. — Происшествие надо пояснить. Итак, постарайтесь. Мы нашли Григора Червонски. Он мертв. Тереза Пихлер помогла нам опознать труп.
Тереза. Она сегодня старательно избегала встречи с Клаусом. Во время погребения она стояла в задних рядах и не приближалась к нему. Наверняка она его остерегалась.
