— Ну хорошо, она его идентифицировала; а где нашли Червонски? — спросил Клаус. Внутри у него все похолодело.
— Его труп сегодня утром был выужен из реки неподалеку отсюда.
— Он утонул?
— Это же утверждает и вахмистр Бирнбаум.
— Очевидно, совесть не давала Червонски покоя. Полагаю, что это самоубийство.
Хаузер скривил рот:
— У вас какое-то пристрастие к самоубийствам, герр Майнинген. — Клаус молчал, а комиссар продолжил: — Червонски умер вследствие кровоизлияния в мозг, очевидно, после удара по голове. Он был мертв еще до того, как его бросили в воду.
Клаус почувствовал, что его загоняют в угол. Он сорвал с шеи черный галстук и расстегнул воротник. Надо держать себя в руках…
— Не понимаю, — сказал он.
— Подумайте сами: мог ли Червонски сначала поехать на вокзал в Хайдхауз, затем вернуться с полдороги пешком, чтобы именно в этом месте броситься в реку? Или дело обстояло так, что Червонски, прежде чем прыгнуть в воду, получил удар по голове, который раскроил ему череп? И именно той самой кочергой, которую он отсюда для этой цели прихватил с собой?
Клаус перевел взгляд на камин.
— Совершенно верно, — сказал комиссар, торжествуя, — кочерги нет на месте. Сегодня утром Тереза долго ломала себе голову над тем, куда она могла подеваться. И наконец она вспомнила, что когда вернулась от зубного врача, то увидела, как Червонски выходил из дома с палкой в руках и потом завернул за угол. Но у Червонски не было палки, когда он входил в дом. Вас это не удивляет? Тереза издалека приняла кочергу за палку.
Комиссар остановился в ожидании реакции Клауса, но тот оставался невозмутимым.
— Значит, Червонски, — повысил голос комиссар, — зачем-то вынес эту проклятую кочергу из дома? — Хаузер улыбнулся. Клаус впервые увидел комиссара улыбающимся. Улыбка еще больше искажала его лицо, придавая ему неприятное выражение.
— Мы еще раз обследовали берег, — продолжал комиссар, — и нашли кочергу. Она была спрятана в ивняке. Мы нашли на ней также и отпечатки пальцев Червонски и вашего брата. На кочерге были и отпечатки пальцев Терезы. Но отпечатки ваших пальцев, герр Майнинген, покрывали все остальные. Последним, кто держал в руках кочергу, были вы.
Тишина становилась угрожающей. Тишина и присутствие адвоката доктора Шаллиха, безмолвно сидящего в той же позе на том же месте. Клаус перевел дух. Хаузер неумолимо продолжал:
— Мы обнаружили отпечатки ваших пальцев также и в машине Червонски. Было непросто идентифицировать отпечатки, но нам это удалось. Инспектор Фогель, мой помощник, опросил всех ваших знакомых, пытаясь выяснить, кому принадлежит золотой карандашик. Я надеялся, что кто-нибудь признает себя его владельцем. — Комиссар вытащил карандаш из кармана и повертел им у Клауса перед носом. — Эту улику добыла Тереза Пихлер на месте преступления, в то самое время, когда вы, герр Майнинген, по-видимому, еще не входили в комнату.
Клаус глубоко вздохнул.
— Что это значит?! — воскликнул он, хорошо понимая, что теперь этот вопрос уже не имеет никакого смысла. — Что вы этим хотите сказать?
— Я этим хочу сказать, герр Майнинген, что у вас на совести два убийства, — тихо ответил комиссар.
На лбу у Клауса выступили капли пота. Мысли смешались. Он лихорадочно искал выхода из создавшегося положения, но не находил. Это был заколдованный круг.
— Вы с ума сошли! — прервал он затянувшееся молчание. — Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
— Я хорошо обдумал это дело, Майнинген. Можете мне поверить. Я бы не сидел здесь перед вами, если бы не мог доказать справедливость моего обвинения.
— Вы с ума сошли, — повторил Клаус, покачав головой.
— Я вам предлагаю вот что: я буду рассказывать, что вы делали час за часом в день убийства; вам останется только кивать головой в знак согласия.
Клаус ничего не ответил. Тупо глядя прямо перед собой, он вынул из пачки Бог знает какую уже по счету сигарету. Пальцы его дрожали. Он и не пытался унять волнение.
Ему вдруг стало ясно, что больше ничего не удастся скрыть. Склонив набок голову, смотрел он на Хаузера. В его взгляде соединились боль и горечь. Но ничего уже нельзя было поделать, он это знал.
— Вы приехали в Моосрайн вместе с фроляйн Кротхоф, — сказал комиссар Хаузер. — Верно?
— Нет.
— Это мне доподлинно известно: фроляйн Кротхоф на допросе достаточно ясно дала нам понять, как было дело. Итак, вернемся к началу. Вы вместе с фроляйн Кротхоф приехали в Моосрайн или не приехали?
— Да, — сказал Клаус. — Но Ева поехала дальше, в Зальцбург. Она к делу не имеет отношения.
— Ладно. Но вы вошли в дом. Не хотите ли вы сами мне рассказать что было дальше?
— Нет.
Хаузер вздохнул:
— Как я понимаю, между вами и вашим братом произошла ссора. Вы требовали у него денег. У вас их не было или было так мало, что пришлось продать машину. Но он вам отказал. Он не захотел войти в ваше положение. И вы его убили.
— Нет, — сказал Клаус.
— Вы подсыпали ему в вино цианистый калий.
— Нужно еще, чтоб у меня был для этого цианистый калий.
— Вы, должно быть, решили все отрицать.
— Идите вы к черту! — вырвалось у Клауса.
На лице комиссара не дрогнул ни один мускул:
— Червонски, когда вы вошли, наверное, уже ушел, но он вернулся неожиданно для вас.
— Нет.
— Вам ничего другого не оставалось, как убрать и его.
— Нет, — твердил Клаус упрямо. — Нет.
— Убийство брата вы пытались обставить как самоубийство. Труп Червонски вы положили в его машину. Вы надели плащ Червонски и его шляпу. Человек, которого Тереза заметила выходящим из дома, был не Червонски. Этим человеком были вы, Майнинген.
Клаус снова не глядя вынул из пачки сигарету и сжал голову руками. Это было уже слишком. С самого начала это было уже слишком. Он слишком себя подставил и потерпел неудачу.
Туман в его голове начал рассеиваться. У него даже возникло чувство облегчения. Теперь уже ничего нельзя изменить.
Клаус встал. Вынул руки из карманов и начал взад и вперед ходить по комнате.
— Это верно, — сказал он. — Да, это верно. Человек, которого видела Тереза, был я. —
