Тогда почему же все современники об этом пишут, спросите вы. Дочь Модильяни объясняет, чем вызван этот миф: 'В то время в кругу парижских художников и поэтов было принято эдакое воинственное фанфаронство, поэтому свидетели и бывшие соучастники тех шумных попоек вспоминают об этом с большой охотой - ведь их спокойную обеспеченную старость украшают воспоминания о подвигах и похождениях далекой юности'. А вы, уважаемый читатель, разве вы не были свидетелем подобных воспоминании своих близких?!
Неистовый по натуре, Модильяни - странный ревнивец, он очень походит на символ этой ушедшей молодости. В реальности все обстояло значительно сложнее. Шумное и пьяное (!) застолье, с одной стороны, а с другой - жизнь, полная творческого поиска и духовной сосредоточенности. Ему нужна была своя форма, свои приемы письма. 'Он прирожденный, неисправимый исказитель очевидного и привычного, этот чудак, обрекший себя на вечное искание неожиданных правд,- пишет В. Виленкин, один из первых советских биографов Модильяни.- Но в то же время,- продолжает он,- создаваемый им мир поразительно реален. Сквозь необычность, а порой даже изысканность некоторых его приемов выступает непреложность реального бытия его образов. Он их поселил на земле, и они с тех пор живут среди нас, легко узнаваемые изнутри, хотя бы мы никогда и не видели тех, кто послужил ему моделью'.
Поэт В. Вегин продолжает эту мысль:
Как женщина у Модильяни
Смысл красоты - нематерьялен.
Как же это верно! Посмотрите на памятник Анне Ахматовой на Ордынке, сделанный по рисунку Модильяни. Он обрел плоть, но потерял утонченность и изысканность оригинала, его 'нематерьяльность'.
В отличие от искусства женщины в судьбе Амедео были совершенно материальны. Он не был похож ни на кого на свете, считала Анна Андреевна: 'У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искоркам! Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живет'. Но и в нищете он сохранял аристократизм, что привлекало к нему женщин, возбуждало их.
Вы уже заметили наше частое упоминанием имени Анны Ахматовой. Впервые они увидели друг друга в 'Ротонде'. Было начало июня 1910 года. Анна и Николай Гумилевы в свадебном путешествии в Париже.
По свидетельству литератора Григория Адамовича, госпожа Гумилева 'красавицей не была. Но она была больше, чем красавица, лучше, чем красавица. Никогда не приходилось мне видеть женщину, лицо и весь облик которой повсюду, среди любых красавиц, выделялся бы своей выразительностью, чем-то сразу приковывавшим внимание...'
Модильяни не мог ее не заметить. Каковы были их отношения? Легко впасть в соблазн и придумать историю их 'тайной любви', рассматривая стихи поэтессы 1910-1911 годов как отзвук этого чувства. Предлагаю другой вариант - послушать Анну Андреевну: 'В 10-м году я видела его чрезвычайно редко, всего несколько раз. Тем не менее он всю зиму писал мне'. Из его писем ей запомнилось несколько фраз, одна их них: 'Вы во мне как наваждение'. Не исключено, что и она сожалела, когда письма задерживались, и прав, возможно, Борис Носик, считая, что Модильяни посвящены эти строки:
Сегодня мне письма не принесли:
Забыл он написать, или уехал;
Весна как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли...
Модильяни сожалел, что не понимает ее стихов, подозревая, 'что в них таятся какие-то чудеса'. И это предчувствие выразил в рисунках. Рисовал по памяти, уточняет Анна Андреевна. Всего было 16 рисунков.
Модильяни просил их окантовать и повесить в комнате. Ахматова так и сделала, но в первые годы революции они погибли. Остался один - 'тот, в котором меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие 'ню'. У искусствоведа Николая Харджиева этот рисунок вызвал ассоциации со стихами Осипа Мандельштама:
Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадая с плеч, окаменела
Ложноклассическая шаль...
В этот период, вспоминает Ахматова, 'очевидной подруги жизни' у него не было. И действительно, она появилась позднее.
Английскую поэтессу и журналистку Беатрис Хестингс познакомил с Модильяни 'всеобщий сводник' Макс Жакоб. Она была стройной рыжеватой блондинкой, всегда элегантно одетой. Но при этом, отмечают современники, 'всегда с причудой: то в какой-нибудь 'немыслимой', вызывающей шляпке, то вдруг почему-то с живой уткой в корзине, преспокойно болтающейся на руке вместо сумки'. Может быть, эти вольности - отголоски юности, когда она была цирковой наездницей?
Биографы Модильяни противоречивы в оценке Беатрис, чье настоящее имя Эйли Элис Хэй. Одни считают, что она спаивала художника, другие, напротив, утверждают, что именно она удерживала его от излишеств. В одном все единодушны - в ее огромном влиянии на творчество Модильяни. Именно в это время он определился как портретист. Их роман продолжался не более двух лет. В 1916 году Беатрис ушла от Модильяни, а он увлекся рыжеволосой красавицей канадской студенткой Симоной Тиру.
Познакомились они случайно в молочной, где художник расплатился за завтрак по обыкновению рисунком. Симона стала его моделью Она полюбила Модильяни всей душой, ничего не требуя от него. Для художника это была случайная встреча; когда увлечение прошло, он оставил Симону. Сохранилось единственное письмо Симоны, где та сообщает Модильяни о рождении сына. Ласковый и нежный, Модильяни умел быть жестоким. Он не признал ребенка и объяснил это как всегда просто: 'Ах, эти женщины!.. Лучший подарок, который можно им сделать, это ребенок. Только не надо с этим спешить. Им нельзя позволять переворачивать вверх дном искусство, они должны ему служить. А наше дело следить за этим'.
Довольно цинично. Достойный 'ученик' Родена.
Симона всего на год пережила Модильяни, умерев от туберкулеза. Она ничего и не требовала от любимого человека, только понимания, но не нашла и этого. Следы ребенка затерялись во времени. Дочь художника вспоминает, что однажды видела фотографию мальчика (брата?), удивительно похожего на Модильяни, но его судьба и ей неизвестна.
В июле 1917 года Амедео познакомился с Жанной Эбютерн, прелестной 19-летней студенткой. Только ей он позволил войти в свою жизнь. Считается, что они встретились на веселом студенческом карнавале. Художника поразил контраст темно-каштановых волос с белизной ее кожи, за что ее называли Кокосовым Орешком. Марк Талов, завсегдатай 'Ротонды', пишет: '...Она была похожа на птицу, которую легко спугнуть, женственная, с застенчивой улыбкой. Говорила очень тихо. Никогда ни глотка вина. Смотрела на всех как будто удивленно'. Илья Эренбург добавляет: 'После Беатрис Хестингс, с которой многие привыкли его встречать, она казалась рядом с ним неожиданной'. Многим Жанна казалась мягкой, покорной, но знавшие ее близко говорили, что у нее было 'горькое чувство юмора' и необыкновенная сила духа. Кокосовый Орешек оказался твердым.
Родители Жанны были католиками. Отец - Ашиль-Казимир Эбютерн, служащий парфюмерной фабрики,- был прихожанином старинной церкви Сент-Этьен дю Мон. Он страстно любил литературу XVII века и по вечерам заставлял семью слушать произведения любимого им Паскаля. Это был обязательный ритуал. Отдавать Жанну замуж за еврея не хотел. Однако дочь заставила отца уважать свой выбор.
Они поселились в маленькой мастерской на улице де ля Гранд-Шомьер, 8, недалеко от Люксембургского сада. Им приходилось туго. Жанна ждала ребенка. Модильяни по-прежнему много работал, но нужда не отступала, напротив, душила. К тому же здоровье художника становилось все хуже. После рождения дочери Модильяни и Жанна уезжают в Ниццу, чтобы там перезимовать. Он счастлив отцовством. В письме к близким радуется: 'Моя дочка растет удивительно быстро. В ней я черпаю утешение и стимул к работе...'
Надежды на юг не оправдались, туберкулез не отступает. Весной 1919 года Амедео возвращается в Париж, вскоре за ним приезжает Жанна с ребенком. Брак не зарегистрирован. Девочка носит фамилию
