Вера некоторое время горящими глазами смотрела на подругу.
— Какой поэт-мужчина так сказал о трагедии гражданской войны? В прозе, пожалуй, только Шолохову удалось…
Инга Казимировна улыбалась, довольная, что хоть этим вывела Веру из какого-то столбняка. А та все допытывалась:
— Нет, приведи мне пару строк из того же Маяковского, равных цветаевским!
У них был давний спор о Маяковском. Инга Казимировна ставила его выше всех других поэтов за энергичность стиха и новаторство, как раз за то, что Вера в нем не любила.
— Я говорила о любовной лирике, — попыталась уйти от ответа Гранская.
— Пожалуйста, вот. — И Вера снова начала читать:
У Веры на щеках выступил легкий румянец, она перевела дух и недовольно заключила:
— А ты говоришь, бабская истерика…
— Ну что ж, признаюсь: Цветаеву я знаю плохо, — ответила Гранская.
— Захвати с собой. Почитай. — Самсонова пододвинула к Инге Казимировне книгу. — И вообще, не о том мы… Тысячу лет не болтали. Что у тебя нового? Почему не в Абхазии?
Инга Казимировна рассказала, что отпуск расстроился и как огорчился Кирилл. Шебеко даже намеревался пойти к Измайлову и устроить ему скандал нельзя так эксплуатировать женщину…
— Захар Петрович, по-моему, не похож на эксплуататора, — сказала Вера. — Он мне нравится.
— Заставить вкалывать умеет. Правда, сам вкалывает… Но с другим прокурором, наверное, я бы уже работать не смогла… Между прочим, Кирилл заявил: если я на следующий год не перееду в Москву, то…
Гранская замолчала.
— Тогда что? — испуганно спросила Вера.
— Я задала ему тот же самый вопрос, — улыбнулась Инга Казимировна. Он ответил: «Ну что ж, будем встречаться у „Привала“…» А ты куда в отпуск?
— В отпуск… — покачала головой Вера. — В Москву не хочется. Там летом суетно, а я отвыкла от беготни… На юг — скучно. Да и жару не люблю…
Издали послышалось тарахтенье моторчика. Самсонова откинула косу за плечи, несколько раз провела ладонями по лицу, от подбородка к ушам, словно хотела расправить морщины, которых, как заметила вдруг Гранская, у нее за последнее время прибавилось изрядно.
— Это Катенька, — сказала Вера.
Дочь Самсоновых вкатила во двор на небольшом сверкающем никелем мопеде. Она была в брюках, блестящей курточке, кроссовках и мотоциклетном шлеме. Заглушив мотор и небрежно облокотив мопед на подножку, Катя солидно подошла к беседке.
— Здравствуйте, тетя Инга, — поздоровалась она вежливо.
Но степенности и выдержки хватило не надолго. Девочка оседлала поднявшегося навстречу ей ньюфаундленда, и тот покорно доставил ее в беседку.
— А вы шикарно устроились, — заявила Катя, стараясь выглядеть совсем взрослой: ей было четырнадцать.
— И ты так же шикарно устроишься, если пойдешь и вымоешь руки, сказала мягко Вера.
С появлением дочери лицо ее просветлело.
— Ты не боишься за нее? — Гранская кивнула на мопед. — Зорянск, конечно, не Москва, однако акселерация и в Зорянске сказывается.
— Волнуюсь, естественно. Уедет на своем мопеде, а я все время прислушиваюсь, не вернулась ли… А Самсонов потакает. Привез японский мопед. Говорит, их поколение скоро все будет на колесах. Готовит Катю. Ждет не дождется, когда можно будет давать ей машину.
— И Катя водит?
— Не так, как отец, но неплохо. Самсоновская порода, с железками на «ты»…
Последнее Вера произнесла без осуждения, наоборот — с уважением.
— Да, — засмеялась вдруг Вера, — ты ведь тоже у нас водитель.
— Только кручу баранку. А с железками на «вы»…
Вернулась Катя. Теперь уже в платье. Воспитанная. «Твоя порода тоже», — хотела сказать подруге Инга Казимировна, но при дочери не решилась.
Мать поинтересовалась, как идут у них дела в «Белом Биме».
— Володя Измайлов принес из дома журавля. У него ампутировали лапу…
— И как же он ходит, стоит? — поинтересовалась Вера.
— Не хуже здорового. Володя со своим отцом ему протез сделали — ну как в ортопедической мастерской…
«Смотри-ка, — удивилась про себя Гранская, — у Захара Петровича еще и такие таланты…» О его увлеченности лесными скульптурами Гранская знала.
— Значит, ходит ваш журавль, — сказала Вера.
— Курлыка, — подсказала дочь.
— Ходит ваш Курлыка, стук-постук…
— Не волнуйтесь, все четко — снизу протеза кусок резины…
Рассказ о делах кружка Катя почему-то все время сводила на Володю Измайлова. Это не прошло незамеченным для Гранской. Да и для матери, видимо, тоже.
От Самсоновых Инга Казимировна ушла, когда стало темнеть.
— Привет славным представителям племени Обехеэсэс! — заглянул к старшему лейтенанту Коршунову сотрудник Госавтоинспекции Федосеенко.
— А-а, гаи, гаи, моя звезда! — весело ответил Юрий Александрович. Садись, есть дело.
Работников Госавтоинспекции в Зорянском горотделе внутренних дел с некоторых пор встречали этой переделанной строкой из старинного русского романса после одного концерта, данного в День советской милиции. По приглашению начальства приехали артисты из областной филармонии. И надо же было случиться, что певец картавил, а вернее, почти не выговаривал букву «р» и работал, видимо, под Вертинского. Когда он спел первый куплет, послышался смешок. Сидевший в первом ряду майор Никулин обернулся в зал и суровым взглядом прошелся по всем сидящим. А когда исполнитель романсов снова затянул «Гаи, гаи, моя звезда», удержаться от смеха уже никто не мог. Певцу хлопали больше всех выступающих. Он выходил на аплодисменты несколько раз, улыбаясь и не понимая, чем, собственно, развеселил аудиторию.
