— Я вижу колокольню, экселенс, я даже много знаю про нее... это неважно. Я делаю рывок, но про московские улицы у русских есть поговорка, научил тут меня один: «Не делить шкуру неубитого медведя». Медведь еще жив, экселенс.
— Вперед, Эрик! Если мы не поделим его шкуру, нам отвечать своими.
Зелиг Менделевич подошел к постовому, сунул ему в нос свой убойный документ и потребовал остановить любую машину, чтобы ехать туда, куда ему надо. Согласно убойному документу его владельца осадное положение и все вытекающие из него расстрельные последствия — не касаются. Отчего-то присмотрелся к дому, у которого заглох его «Паккард». И — взлет сердцебиения был ответом на это присматривание. Несмотря на ветреный снеговал, он узнал этот дом — около вот этой стены стоял поп с царским портретом, здесь в него стреляли, согласно директиве №1 Временного правительства о недопустимости монархической пропаганды, а из-за того угла явился этот... — и рядом с «ух какой» улыбкой в закрытых глазах встал чудо-блеск белогвардейский.
А мятежная метель дула что есть мочи, пытаясь открыть закрытые глаза.
— Товарищ комиссар Госбезопасности, машина остановлена.
Открыл глаза. Сквозь метельную пургу различилась фигура. «Наверно, постовой, больше просто некому...» Подойдя ближе и рассмотрев сквозь метель автомобиль, постовой пораженно ойкнул: он знал эту серию бронированных «ЗИСов» с чудо-моторами. Ойкнул про себя и Зелиг Менделевич, эти машины он тоже знал. На них ездило только одно лицо в государстве, но сейчас его, без сопровождения, просто в принципе там быть не могло. Зелиг Менделевич по привычке открыл правую заднюю дверцу, слегка кивнув постовому, сел на свое обычное место у окна, захлопнул дверь и сразу почувствовал, что левая рука его упирается в правую руку еще кого-то, он не один в машине. Еще не хватало! Он повернул голову налево (в голове уже приказ готов — «вон из машины!») и... «остолбенел», «онемел» и прочее такое — ничего не подходит, чтобы выразить то, во что обратилось все существо-сознание Зелига Менделивеча: на него глядел в упор недострелянный поп полковой. Из-за его плеча выглядывала еще одна физиономия, но она невнятно воспринялась Зелигом Менделевичем. Да хоть кто угодно сейчас выглянул бы из-за плеча попа полкового, хоть Гитлер в обнимку с Клеопатрой, их появление более возможно, чем натыкание в этом лимузине на недострелянного попа полкового.
Да и у попа полкового нервы-сознание тоже человеческое, но от шока он освободился раньше.
— Ай, да встреча, — прошептал поп полковой, — дивны дела Твои, Господи. А взглядик-то у тебя — прямо прожектор из преисподней, крепко ты оседлан.
Зелиг Менделевич оставался нем, его трясло. Он прорычал про себя «Р-р-ы-их!» и приступил к мату (мгновенный аутотренинг — собственная разработка с ассистированием всех лучших экстрасенсов мира; «шеф занят, он матерится» — шутливый телефонный ответ его секретариата). Мат помогал слабо, чтобы хоть как-то придти в себя, потребовалось не одно мгновение, а несколько. Поп полковой не рычал, в нем текла, не прерываясь, как кровь в жилах, молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного», однако и ее течение не избавило от временного шока. «А ведь Господь свел-натолкнул, — дошептывал поп полковой, — по-евангельски, а Евангелие — это сгусток овозможненных невозможностей», поп полковой перекрестился. И уже не шепотом и с улыбкой спросил:
— Ты чему больше удивляешься — встрече или что встреча в этакой машине?
— Вообще-то — всему, — прохрипел Зелиг Менделевич. — На этом носороге только «сам» ездит.
— А он и подарил, я только что от него, машина в моем распоряжении.
Зелига Менделевича вновь зашатало, а матерщина отказывалась помогать. «Ну, а действительно, как еще этот недострелянный мог оказаться в этом носороге?! Но это невозможно!!.. Или: сгусток овозможненных невозможностей?..»
— Ну, что, давай теперь именами обменяемся, — сказал поп полковой, — при первом знакомстве не до имен было, другим обменивались, я иеромонах Тихон; пострижен Тихоном, архиепископом ярославским, будущим Патриархом, в Тихвинском храме, а вот он, — перед глазами Зелига Менделевича предстал царский портрет с выбоиной, — то, чем ты со мной обменивался, на себя принял, так что весь я в Тихонах и вот с ними теперь.
— А он весь в сокровищах, за ними едет, кличут его Зелькой, до имени не дорос пока, да Бог даст за именем приедет, а не за сокровищами, ха-ха-ха, не собирайте себе здесь сокровищ, что метель не заметет, танки додавят.
— Перестать, Варлашка, — иеромонах Тихон повернул голову к правому плечу своему, откуда раздалось «ха-ха», — какими еще сокровищами?
— Какими-какими, из храмов-монастырей. Грабеж! Что можь, то волокешь, а что не можь, то уничтожь! Ха-ха-ха. Ну что делать в метель на дороге, в комендантский час? Да и что бежать к передовой генералу Госбезопасности?! Полюбоваться уволоченным... Или еще чего...
Раз нет слов, чтобы
