— Вот и хорошо, — сказал он, разглядывая Катю. — Гости — это хорошо. А то тут со скуки опухаешь. Катерина, значит! Хорошо. У меня как раз чаек на пару! Пшли вон!
Собаки радостно вылетели в дверь.
— Кое-что покрепче чайка имеем! — подмигнул Сашка.
— Само собой, — согласился хозяин. — Раз женился, с пустыми руками не придешь. А я уже забыл, как оно на вкус это дело бывает. Зато у меня на заглот кое-что имеется!
— Насчет мяса… у тебя всегда, Селиваныч! — подмазал Сашка.
Селиванов самодовольно хихикнул. Глаза у него были с вечным прищуром, хитроватые и себе на уме. Походка суетливая, но суетливость скорее наигранная. Хотел проще казаться, чем есть. А в кажущейся хилости таилась и проступала в движениях упругость и кошачья хватка. При всем этом, конечно, трудно было предположить, что ему уже седьмой десяток.
Бывшее собачье ложе он проворно переоборудовал в приличную постель. Так же быстро на столе появился минимум трапезного инвентаря.
Катя очень хотела есть, но, не задумываясь, пожертвовала бы ужином в пользу немедленного сна. Она сидела на нарах, и до нее доходило теплое дыхание железной печурки. Теплота размаривала. Надо бы принять какое-то участие в подготовке ужина, но не было сил шевелиться, не хотелось двигаться и говорить ничего не хотелось.
Сашка суетился, помогая Селиванову. Попутно обменивались информацией.
— Про Сережку знаешь?
— Встретил его.
— Уже ушел? — спросил Селиванов.
— Зимовье я заколотил.
— Собака-то его где? — спросил Селиванов. Сашка пожал плечами. И верно, у Сергея была хорошая собака. Куда он ее дел? Может, Фильке отдал на базу?
— Приходил он ко мне, — говорил Селиванов, — смурной, вопросы задавал с провокацией.
— Чего?! — удивился Сашка.
— Кому, говорит, ты нужен на белом свете?
— Не похоже на Сергея! — засомневался Сашка.
— А я что говорю! Приперся в дождь. Под этим делом…
— Сережка! Пьяный! — Сашка даже рот открыл от удивления.
— Я, говорит, тебе сейчас лекарство принесу. Только его и видел!
Сашка не стал ничего уточнять. Старик — известный путаник. Все знали недолюбливали они друг друга. Участки охотничьи были у них близко. А на этой почве всегда недоразумения. Селиванову пальца в рот не клади! Из-под руки подранка забрать может. Для него Сергей был бич, а по-селивановскому кодексу по отношению к бичам морали не существует.
Наконец, сели за стол. На нарах Сашка с Катей. Селиванов напротив. Сашка налил Кате на два глотка, себе немногим более, Селиванову стакан.
— Чего так? — обидчиво спросил тот.
— Мы свое завтра доберем!
Селиванов выпил, прищурился до исчезновения глаз, прочмокал губами:
— Ничего! Только Петровская водка здесь не ночевала! Уж мы-то знаем, что такое была Петровская!
Через стол хлопнул Сашку по плечу:
— Но все равно, угодил старику. Считайте, что за ваше счастье выпил! Тостов говорить не умею, покамест до нормы не доберу!
— Какая у тебя норма, Селиваныч? — спросил Сашка, отрезая Кате кусок изюбрятины.
— Три раза помрешь с моей нормы и один раз воскреснешь!
Катя смеялась вместе с ними. Потом Сашка пил с Селивановым, а их разговор Катя слушала уже сквозь сон, упросившись на отдых и получив на то согласие мужчин, жаждущих профессионального общения, то есть обычного охотничьего трепа, без которого не обходится таежное застолье.
Треп трепом! Но вот Селиванов подмигнул Сашке и спросил полушепотом:
— Стволы иметь хочешь? С нарезкой! Завязываю я с этим делом, парень!
— С чем? — не понял Сашка.
— С тайгой!
Это было что-то новое или чистая липа.
— План я свой жизненный выполнил, вот что! Больше тебе ничего не скажу. Но о Селиванове еще услышите! Ты думаешь, я кто?
Он улыбался таинственно и зловеще. И что-то ранее незамеченное увидел в нем Сашка.
— Ты таких, как я, в кино не видел! Понял?!
— Может быть, — уклончиво ответил Сашка.
Выговорились далеко за полночь. Селиванов долго притворно кряхтел на своем жердевом ложе. Сашка осторожно подлег к Кате. Она, не просыпаясь, повернулась к нему, и голова ее оказалась на его руке. Боясь шелохнуться, пролежал он так долго, и даже потом, уже во сне, все время помнил, что на его руке покоится бесценное и хрупкое счастье.
ВСЕ
— Филя, я все хотела спросить, почему ты себя так называешь? Ведь ты сам захотел, чтобы тебя Филей звали?
— Не Филей, а Филькой! И здесь существенная разница!
Катя с Филькой, сидя на сосновых чурках, чистили картошку. Моня в углу за столом заряжал патроны. Сашка со Степаном на улице кололи дрова, и оттуда доносились их голоса, чаще Сашкин, веселый и звонкий, реже Степанов, глухой, хриповатый.
Филька бросил очищенную, точнее, изуродованную чисткой картофелину, протер широкое лезвие охотничьего ножа, пальцы сполоснул в ведре.
— Филя — это профанация той идеи, которую я оформил своей кличкой.
Филька говорил как всегда многозначительно, исключительно серьезно, словно был уверен, что если он открывает рот, то только для того, чтобы сообщить несомненную истину или нечто совершенно исключительное.
Поначалу Катю раздражала эта манера пророчествовать и поучать, но очень скоро она почувствовала, что слушает Фильку всегда с интересом и что его манера говорить — это, по сути, что-то очень близкое к тому упорству, с каким он настаивал на своей смешной кличке. И спросила его об этом не случайно.
Филька вперил в нее свои серые глаза, чуть приподнял бровь, подался вперед.
— Кличка эта справедливо квалифицирует мое место здесь, в этой обстановке. Сашка отлично стреляет. Степан вынослив, как медведь, Моня шарлатан по призванию…
Моня за столом повернулся к ним и заулыбался виновато и сконфуженно.
— …Моня и тот умеет кое-что лучше других! К примеру, быстро и хорошо заряжать патроны, хотя закрывает глаза, когда приходится стрелять. Я назвал лишь некоторые достоинства наших друзей. Я же сам не умею ничего и не имею желания научиться! Нелегко было признаться себе в этом, поверь, но пришлось, потому что нежелание — это и есть неспособность!
— Но тебя все здесь любят! — возразила Катя. — Сашка мне о тебе…
Он повелительно перебил ее:
— Не то! Любят? Это значит, что ненавидят. А за что меня ненавидеть? Я никому зла не делаю, чужой хлеб не ем. В мире так много ненависти, что ее отсутствие мы готовы принять за любовь. Любовь — это не то. Любовь — явление чрезвычайно редкое.
Катя с сомнением покачала головой. Сказала искренне:
