«Тик-так! Тик-так! Сиди и жди! Тик-так! Тик-так! Сиди и жди!» – почудилось вдруг молодому человеку, и ему безумно захотелось швырнуть в часы шляпу и остановить маятник.
– Люк проснулся, – послышался сверху, с лестницы, приглушенный голос доктора. – Люк Маркс проснулся и хочет видеть вас.
Роберт живо вскочил с места и поднялся на второй этаж.
Фиби Маркс сидела в ногах кровати и не отводила глаз от мужа. Она смотрела на него с ужасом, и было видно, что больше, чем потеря супруга, ее страшит приход смерти. Мать Люка стояла у очага, подогревая куриный бульон. Люк лежал, обложенный подушками; его грубое лицо было бледным, а огромные руки беспокойно метались по широкому одеялу.
Увидев на пороге Роберта Одли, Фиби торопливо бросилась к нему.
– Погодите, сэр, позвольте, я вам кое-что скажу, прежде чем вы станете говорить с Люком, – сбивчиво и горячо прошептала она.
– Какого черта! – прорычал Люк Маркс, в котором даже болезнь не умерила его всегдашней грубости. – Какого черта! Вечно она хитрит, юлит и обманывает меня. Надоело! Я не малое дитя, и могу сам за себя держать ответ. Чего она ему там говорит? – спросил он, обращаясь к матери.
– Ничего особенного, родной мой: она рассказывает джентльмену о том, как ты себя чувствуешь, – примирительно ответила женщина.
– Я чего хотел ему сказать, все равно скажу, и не надо мне рот затыкать!
– Конечно, милый, все будет, как ты хочешь, – прежним тоном отозвалась его мать.
Люк устало закрыл глаза и снова впал в забытье, а Фиби, выведя Роберта из комнаты на узкую лестничную площадку, снова зашептала:
– Сэр, я думаю, у Люка после всех переживаний совсем помутился разум! Он никого ни в чем не подозревает, иначе рассказал бы об этом всем и каждому, но, сэр, он настроен против миледи, ужасно зол на нее; он твердит, что, если бы она дала ему достаточно денег на обзаведение, мы бы поселились где- нибудь в Брентвуде или Челмсфорде и всего этого бы не произошло. Ах, сэр, умоляю, выбирайте каждое слово, когда будете говорить с Люком!
– Да-да, понимаю; я буду осторожен.
– Я слышала, миледи покинула Одли-Корт.
– Да, это так.
– А когда она вернется, сэр?
– Никогда.
– Но там, где она теперь, ей не будет плохо?
– Не беспокойтесь, там с ней будут хорошо обращаться.
– Простите за расспросы, но мне это небезразлично, сэр, потому что миледи всегда была мне доброй хозяйкой.
В это время Люк Маркс пришел в себя.
– И когда эта баба кончит болтать? – раздался из-за дверей его хриплый голос.
Фиби испуганно взглянула на Роберта и прижала пальчик к губам. Затем она тронула его за рукав, и они вернулись в комнату.
– Выйди вон, – решительно потребовал Люк, увидев жену. – Пошла вон: тебе незачем знать то, что я скажу. Убирайся вниз, в гостиную, и забери с собой матушку. Я буду говорить с мистером Одли с глазу на глаз!
– Да не посягаю я на твои секреты, Люк, – направляясь к выходу, промолвила Фиби, – и, конечно же, я уйду. Но, надеюсь, ты не станешь возводить напраслину на тех, кто был так добр и так щедр к тебе.
– Что захочу, то и скажу, – прохрипел Люк. – Выискалась, понимаешь, командирша на мою голову… Пошла вон!
Что и говорить, даже лежа на смертном одре, бывший хозяин постоялого двора не изменил своим всегдашним привычкам и был все так же невыносимо груб и деспотичен. Но все-таки что-то изменилось в его нелюдимой душе, и сейчас, облизнув побелевшие губы и взглянув на Роберта глубоко запавшими глазами, он указал ему на кресло возле себя и сказал:
– Хоть я и не из благородных, мистер Одли, но обошлись вы со мной как с джентльменом. Я был пьян в стельку, когда случился пожар, и ежели бы не вы… Словом, спасибо за все. Я сроду не благодарил людей вашего круга, даже тогда, когда было за что, потому что, бросая объедки с барского стола, они всякий раз устраивали такой шум, что хотелось швырнуть им ихние подачки обратно… Но ежели джентльмен, рискуя собственной жизнью, вытаскивает тебя из огня… Я знаю – по докторовой физиономии вижу, что жить мне осталось недолго, и потому, умирая, я говорю: спасибо вам, сэр; премного вам обязан, сэр.
Люк Маркс вытянул левую руку – правая, обожженная, была обернута куском полотна – и подал ее Роберту Одли.
Подхватив его кисть обеими руками, молодой человек сердечно пожал ее.
– Ну что вы, что вы, мистер Маркс. Рад был помочь вам всем, чем мог.
Люк Маркс умолк на несколько минут, затем, внимательно взглянув на Роберта, сказал:
– Того джентльмена, который пропал, прибывши с вами в Одли-Корт, – ведь вы его очень любили, не так ли, сэр?
Роберт Одли вздрогнул.
– Я слышал, вы очень любили этого мистера Толбойза, сэр, – повторил Люк.
– Да, он был моим лучшим другом.
– Слуги из Одли-Корт говорили, что вы места себе не находили, когда он пропал. Говорили, что вы с ним были навроде как братья. Так ведь, сэр?
– Да-да, все это так. Прошу вас, не нужно больше об этом. Если вы послали за мной, чтобы сообщить что-нибудь о моем утраченном друге, не утруждайте себя – сил у вас и без того мало, не доставляйте мне лишней душевной боли. Худшее, что вам известно о женщине, которая причастна к этому, я узнал от нее же самой. Мне слишком многое известно об этом темном деле, и вы не расскажете мне ничего такого, чего бы я уже не знал.
На губах умирающего заиграла слабая улыбка.
– Так уж и ничего? Вы в этом уверены?
– Уверен.
С минуту Люк молчал, затем, собравшись с силами, спросил:
– Что же все-таки она вам рассказала?
Роберт начал терять терпение.
– Прошу вас, Маркс, оставим эту тему. В какие бы тайны вы ни были посвящены, в свое время вам, я догадываюсь, достаточно заплатили за молчание. С вашей стороны было бы порядочнее молчать до конца.
– Вот как? – ухмыльнулся Люк Маркс. – А что, ежели у миледи была своя тайна, а у меня – своя?
– То есть?
40
РАССКАЗ УМИРАЮЩЕГО
В эту минуту в комнату вошла матушка Люка Маркса.
– Матушка, – обратился к ней Люк, – ты помнишь, что было седьмого сентября прошлого года?
Старая женщина покачала головой.
– Да ты что, сынок? За последние восемь-девять лет память у меня так прохудилась, что я иной раз забываю, какой нынче день недели.
Люк Маркс передернул плечами, выражая крайнее нетерпение.
– Не притворяйся, будто не понимаешь, об чем я толкую. Помнишь, я сказал тебе, чтобы ты запомнила этот день, потому что тебе еще придется свидетельствовать на суде и приносить присягу на Библии? Разве я тебе этого не говорил?
Женщина беспомощно развела руками.
– Раз ты говоришь, значит, так оно и было. И все-таки… Память совсем прохудилась, – виновато повторила она, обращаясь к Роберту Одли.
– Мистер Маркс, послушайте, – сказал молодой человек, касаясь руки умирающего, – еще раз говорю
