вид... и тут увидел, что к нему несется Гарик, который первый из нас пришел в себя.
Он врезался в них каким-то странным прыжком, я поняла, что он не мог дотронуться до мертвой девушки. Он разбросал Порейку и Джо в разные стороны, хотя Порейко, теряя равновесие, вцепился в тело девушки и потянул его за собой.
А Джо вырвался и кинулся на четвереньках мимо нас из зала. Камера, за которой стоял здешний оператор, медленно и послушно повернулась за ним, продолжая снимать...
А Витю мы еще не видели, потому что он стоял за нашими спинами.
Я с некоторым опозданием почувствовала, что он где-то рядом.
Я обернулась, когда он уже бросился вперед. Когда-то я смотрела американский ужастик о чудовище Франкенштейна. Он был хорош только тем, что из него выросли все схожие ужастики, страшные герои которых носятся от замка к замку под лунным светом, обмотанные бинтами, а окровавленные концы бинтов волочатся за ними по траве.
Это было страшное зрелище.
Но я все это видела в кино и не испугалась.
У Витечки был в руке меч. Наверное, он принес его оттуда. Не знаю.
Как назло, этот зал был последним в анфиладе – дальше хода не было.
Порейко и Джо метались вдоль стены, как загнанные в угол мыши, но Витя был быстрее.
Он доставал их кончиком меча, он только касался их – и там, где он касался, появлялась капля крови или струйка крови... Потом – одно резкое движение, и я не успела заметить, что он сделал с Джо. Но голова одноглазого адъютанта откинулась назад, ноги подкосились, он сложился и сел у стены.
Витя обернулся к Порейке.
– Товарищ! – успел закричать тот. – Произошла ошибка! Я не виноват! Я ее и пальцем не тронул! Клянусь...
При этом он все ускользал и ускользал вдоль стены, и я, словно болельщица на стадионе, испугалась, что Порейко уйдет или умилостивит Витю.
Витя с размаху рубанул мечом – и Порейко был мертв. Витя перевел взгляд с Порейки на Джо и обратно... Он был удовлетворен.
Мы не двигались с места.
Витя подошел к девушке и, приподняв меч, рубанул им по веревке. Он тут же отбросил меч, так быстро, что успел той же рукой подхватить падающее тело девушки, – впрочем, он и не смог бы этого сделать левой рукой – она же была у него сломана.
Он уложил девушку на маты.
– Надин, – сказал он, – ты живая, да? Что они с тобой сделали?
Надин – поняла я. Он все еще видит только ее. Он поправил ее спутанные волосы. Она была белая- белая. Как же она мучилась перед смертью! Ну почему, почему? Почему он не позвал меня, чтобы я была рядом?
Гарик, словно угадав мои мысли, прошептал:
– Он в Надин видит вас. Честное слово. Это пройдет. Он очнется. Пожалейте его. Ему так плохо сейчас.
И тут в дверях появился один из сенаторов. Они редко ходят сами по коридорам, особенно во время боя. Но, наверное, какой-то монитор отразил крики и бой, происходящий здесь, и сам сенатор в сопровождении нескольких – трех, кажется, – охранников ступил внутрь.
– Как прискорбно, – произнес сенатор скрипучим, надтреснутым голосом знатного вырожденца. – Какая грустная история. Возьмите его.
Нет, охранников было четверо. Иначе бы у них не получилось.
Двое взяли Витечку.
Один умело завернул ему левую руку за спину – израненную, сломанную в кисти руку, – Витечка взвыл от боли, потом согнулся, послушно согнулся и пошел к выходу. Второй шел следом.
А еще двое встали в дверях, подняв мечи, чтобы мы за ними не побежали. И когда я все же кинулась к дверям следом за Витечкой, Гарик меня остановил.
Как я его материла!
Сенатор, прямой и жесткий, шагал следом за охранниками, которые уводили Витечку.
– Пусти! – кричала я.
– Пока мы не смиримся, нас не выпустят, – сказал Гарик.
Охранники были уверены в себе. Они стояли, поглядывая на нас как на зверюшек, противных и мелких.
– Когда отсюда будет выход? – спросил разведчик Гриша.
– Минут через пятнадцать-двадцать, – сказала я. – Как кончится военный период.
– Нам надо успеть, – сказал разведчик.
– Я без него никуда не уйду.
– Не надо спорить, – сказал Гриша и пошел к охранникам в дверях. Он шел на них без угрозы, как будто
