людьми. А мы с Люсей... будем скучать без тебя.
– Это нечестно. Это удар ниже пояса! Так вы сможете приготовить для меня вакцину?
– Все зависит от того, что делает Гоглидзе. И не вернулись ли агенты.
– Думайте, доктор. Что будем делать?
Доктор первым вышел в коридор. Там было пусто. Они пошли к лаборатории. Охранник у входа не обратил на них внимания.
Внутри было пусто.
Гоглидзе сидел за столом, вытянув ноги и закрыв глаза, словно дремал. Но он не дремал.
– У нас доброволец, – сказал Леонид Моисеевич бодрым голосом. – Быстро готовьте приборы. Возьмите у него кровь.
– Он что, с ними пойдет? – удивился Гоглидзе.
– Лаврентий Павлович не сказал, – ответил доктор.
– Мне прикажут, я сделаю, – подтвердил слова доктора велосипедист.
– Тогда сними плащ и закатай рукав рубашки.
Доктор кинулся к столу и стал готовить вакцину. Он внутренне считал до ста и снова начинал считать. Сейчас распахнется дверь и ворвется взбешенный Берия. И тогда никому из них не жить.
Егор снял плащ, кинул его на стул, но шлема не стал снимать, и сабля осталась на поясе.
Гоглидзе взял кровь и протер сгиб руки какой-то остро пахнущей жидкостью.
– Совершенно не понимаю, – повторял он.
Гоглидзе любил ясность. Сейчас все его естество возмущалось неправильностью ситуации, но придраться он не мог. Хоть и помнил, что этот велосипедист неправильно называл шефа.
В отличие от шефа Гоглидзе не был чекистом, и в нем не жило почти генетическое чувство подозрительности. Берия давно бы расстрелял и доктора, и пациента, а Гоглидзе разрывался между подозрениями и верой в гениальность своего доктора.
Егор уселся на стул.
– Ждите, – сказал доктор после того, как Гоглидзе занялся светлой кровью Егора.
Незаметно для себя Егор тоже начал мысленно считать секунды. И страшиться возвращения Берии.
– Вы можете погулять, – с явным облегчением сказал доктор. – Изготовление вакцины требует времени.
– Тогда вы найдете меня там, где мы встретились, – ответил велосипедист, чем окончательно привел Гоглидзе в растерянность. Либо это не простой велосипедист, либо вовсе не велосипедист.
Когда велосипедист вышел, Гоглидзе обратился к доктору:
– Кто он такой? Почему...
Доктор поднес палец к губам.
– Есть вещи, Горацио, о которых простым смертным лучше не знать.
– Почему Горацио? – не понял его Гоглидзе. – Меня Георгием зовут!
– Правильно, Георгий, – сказал доктор. – Следите за приборами. У меня есть теория, но вы должны поклясться рекой Арагви, что не выдадите меня!
– Клянусь мамой! – ответил ассистент.
– Очень хорошая клятва, – одобрил доктор. – Как вы знаете, Лаврентий Павлович отправляет наверх своих агентов. Вы представляете, в какой обстановке они окажутся?
– В какой?
– Вокруг враги, вокруг их все подозревают, задание может сорваться в любой момент. В конце концов, Георгий, может ли рассчитывать Лаврентий Павлович на людей, которых он нашел здесь и подготовил? Что случится с ними, когда они выйдут на площадь Московского вокзала в Ленинграде, где звенят трамваи и гудят автомобили?
– Вы думаете... – Гоглидзе не закончил фразы, потому что не знал точно, в чем же уважаемый батоно доктор подозревает этих шахматистов. Как называл своих агентов Берия.
– Что бы вы сделали на месте Лаврентия Павловича, ну?
– Я бы? Я бы послал людей, надежных сотрудников.
– И много их здесь?
– Совсем не встречаются, – признался Гоглидзе.
Он даже развел руками от безнадежности, он провел в этом мире больше двадцати лет по земному счету и не переставал удручаться, насколько плохо все здесь в Чистилище устроено. Правда, у Гоглидзе была одна мечта – неосуществимая, но сладкая: добраться до Тбилиси, где осталась настоящая жизнь, где вечерами хорошие люди гуляют по проспекту Руставели, где пахнет шашлыками и дорогими духами, по улице скользят дорогие машины и каждому вслед можно сказать «Гоги поехал», «Гиви поехал» с уважением или презрением.
Он понимал, что стоит поделиться мечтой с кем-нибудь в этом проклятом подземелье, как его поднимут на смех. Даже сам Лаврентий Павлович, даже Леонид Моисеевич. Так что приходилось молчать.
