Леонид Моисеевич перешел на шепот.
– Лаврентий Павлович решил, – произнес он, – что отправлять сотрудников без наблюдения и, если надо, поддержки слишком рискованно. И тогда решено направить с ними негласно... – На последнем слове доктор сделал значительную паузу.
Гоглидзе уловил ее значение и склонил черную голову.
– Этот сотрудник, – доктор показал на прикрытую дверь, – срочно получает от нас дозу вакцины. Но вы его не видели, я его не видел, и даже Лаврентий Павлович его не видел. Вы меня поняли?
– Конечно, как не понять! – громким шепотом ответил Гоглидзе, потрясенный мудрой предусмотрительностью Лаврентия Павловича.
– У меня есть указание, – закончил монолог Леонид Моисеевич, – сделать все в режиме специального обслуживания. Ни один человек в мире, кроме вас, Георгий, этого велосипедиста не видел. Кстати, это не простой велосипедист, а родственник одного человека из членов Политбюро.
– Ой, – сказал Гоглидзе.
Он был эмоционально переполнен и мог взорваться от избытка чувств.
Именно в этот момент вошел сам Берия со своими агентами.
Гоглидзе шумно сглотнул слюну и принялся преданно смотреть на генерального вождя.
– Вольно, – сказал Берия, не придав значения интенсивности взгляда, – давайте поскорее готовьте наших товарищей.
Вакцина, включавшая несколько кубиков крови пациентов, была уже готова, созрела, как говорили в лаборатории.
Доктор сам ввел ее шахматистам. Те посматривали на него с опаской, но подчинялись.
Берия стоял вблизи и не спускал глаз с рук доктора, словно мог уследить тот момент, когда доктор вкатит его сотрудникам смертельный яд.
Нет, конечно, Берия этого не мог уловить, но стоял потому, что знал: его присутствие, его взгляд действуют на всех здесь, как взгляд кобры на кролика.
– Теперь отдых, – сказал Берия за доктора.
– Правильно, – согласился доктор. – Только это не отдых – это возможность организму внедрить вакцину в кровеносные сосуды. Однако прошу вас далеко не отходить. Потому что только я могу определить момент, когда вам следует уходить наверх. Только я.
– Смотри у меня, – впустую пригрозил Берия.
– Смотрю, – как бы пошутил в ответ доктор, что Берии не понравилось. – Гоглидзе, – сказал доктор, – проводите пациентов в лазарет.
Там стояли койки.
Майоранский и Лядов молчали. Как молчат люди, прислушиваясь к неизвестной болезни в своем теле. Они знают, что отравлены, но еще не знают, в чем это выразится.
– Ты иди, – сказал Берия доктору, – я с ними побуду.
– Времени осталось немного, – сказал доктор.
– Не волнуйся, Леонид Моисеевич, – вдруг подобрел Берия, неправильно прочтя мысли доктора.
– Я постараюсь, – ответил доктор. Он думал о том, как незаметно ввести вакцину Егору.
Он был бы рад, если Егор откажется от путешествия, и в то же время был бы в отчаянии, если Егор испугается. Он верил в злой гений Берии.
– Тогда я вас оставлю на несколько минут? – вежливо сказал доктор.
– Давай топай, – сказал Берия. – Нам еще надо перекинуться несколькими словами.
Доктор быстро вышел в лабораторию.
– Готова вакцина? – спросил он.
– Готова. А как они?
– Вроде бы все в порядке. Но Лаврентий Павлович, – доктор снова перешел на шепот, – не хочет, чтобы кто-нибудь из них случайно увидел велосипедиста. Дай мне шприц. Я введу вакцину снаружи, где он меня ждет. Ну, быстро! А то Лаврентий Павлович позовет меня и будет сердиться.
Гоглидзе не возражал, когда доктор сам схватил шприц и поспешил наружу.
От двери обернулся и сказал:
– Если Лаврентий Павлович спросит, где я, скажешь, что живот схватило. Сейчас буду.
– Живот? Схватило? – Этот предлог показался Георгию невероятно смешным. Он захихикал.
Доктор кивнул охраннику снаружи, тот кивнул в ответ.
Он прошел к складу.
Обернулся перед открытой дверью.
– Ты здесь? – спросил он тихо.
– Заходите.
