– К военным пока соваться нет смысла. Я взял координаты их комбрига, если произойдет худшее. У них служба дезактивации. Но в деликатные детали их впутывать нельзя. Я успел проглядеть документы, созвонился с людьми – по всем данным никаких ОВ на территории института и городка нет. Но один умный человек сказал, что там могут быть испытательные емкости, не для боевого использования, а для продолжения исследований. И не пробирки, понимаешь, а баллоны.
– Зачем их столько?
– Теперь уже никто не скажет. Но считается, что исследовательское хранилище тщательно оберегается и ждет момента, когда приедут добрые итальянцы на уничтожение нашей гадости. Мы правильно идем?
– Правильно, – сразу ответил я, даже не подумав.
Дядя Миша рассмеялся, он был доволен.
– Я знаю, как тебя включать, пришелец, – сказал он. – Да ты не обижайся. Все мы пришельцы. Я вот здесь в деревне пришелец, и еще неизвестно, между кем и кем больше пропасть. Не исключено, что мы с тобой ближе, чем я с японским самураем.
– Не утешайте, – сказал я. – Мы правильно идем?
– Правильно, Гарик, – ответил дядя Миша. – Надо поспешать. Наверное, зря мы машину отпустили.
Солнце поднялось и начало припекать, но не по-настоящему, как летом, а тем сентябрьским выхоложенным жаром, который уже не может забраться в глубокую тень, и потому там зябко.
Мы пересекли большое поле. Роса почти высохла, но все-таки брюки снизу потемнели от влаги.
Птицы не пели, осенью им нечему радоваться – птенцы ушли в школу, соловей завел молодую любовницу.
Когда мы добрались до кинотеатра, стало совсем тепло, и я даже пожалел, что надел куртку.
– Вот тут, – сказал дядя Миша, – должны храниться святые мощи. Зайдем в комендатуру, там нам скажут, не проходили ли недавно фашистские диверсанты.
Дяде Мише все это не нравилось – у него профессиональное чутье.
Мне тоже не нравилось – у меня свое чутье.
Мы зашли в кинотеатр.
– Это настоящее кино или обманка для американских спутников? – спросил я.
– И то, и другое. С этой стороны кино, с той – подземные помещения: секретные отделы института. Точнее сам не знаю – официального допуска получить не смог.
Дядя Миша подошел к двери в комендатуру.
Он еще не вошел, как я почувствовал тяжелый, тупой запах смерти. Такой, что буквально отшатнулся.
– Там... – начал я.
– Ну вот, – перебил меня дядя Миша, входя внутрь. – Вот и нашкодили.
Он отодвинулся, чтобы мне пройти. Но мне и не потребовалось входить – у стола сидел, упав головой вперед, крупный пожилой седовласый человек в камуфляже.
На рукаве была нашита эмблема – колба в дубовом венке.
– Должны быть еще люди, – сказал дядя Миша. – Не может быть, чтобы он здесь один...
– Все может быть, – ответил я. – По крайней мере русским духом не пахнет.
– Ну, тебе виднее, – согласился уволенный генерал. – Значит, головотяпы.
– Если все это официально не существует...
– Именно так.
– То и охранять нечего.
– Комендант их знал. Иначе бы не пустил к себе. К тому же он был вооружен.
Дядя Миша показал на раскрытую кобуру, притороченную к поясу.
– И еще у него были ключи.
Дядя Миша показал на доску, где в ячейках висели ключи. Стекло, покрывавшее ячейки, было разбито. Некоторых ключей не хватало.
Мы выбежали из кинотеатра.
Солнце нежарко грело, расположившись на фарфоровом сентябрьском небе.
По улице шла милая девушка в джинсах и курточке, сумка через плечо.
Увидев нас, она помахала нам рукой.
– Вы к кому? – спросила она.
– Ждем комиссию, – быстро ответил дядя Миша.
У девушки было грубоватое скуластое лицо и прямые русые волосы – волнующее лицо.
Стройная, легкая – в таких влюбляются безнадежно и безответно.
