«Мерседесе», полковник Шауро был в меньшинстве, и ему пришлось уступить.
– Я думаю, что Михаил Иванович, – сказал я, – хочет поскорее вернуться.
– А он сам, – спросил майор, – он из ХОЗУ?
– Почему вы так решили?
– Слышал, что хотят шахты утилизировать.
Я не стал отвечать. Чем в большем недоумении будет оставаться местное начальство, тем лучше для дела. Ведь не объяснять ему, что на объект обратили внимание консулы. Какие консулы? Советские.
По сторонам дороги шел редкий недокормленный лес, иногда между стволами блестела вода – болотца или маленькие озера, – не очень привлекательный пейзаж.
Майор стал встревожен, даже напуган, от начальства добра не жди. А они-то здесь живут тихо, мирно, «Мерседес» привезли, им чужие глаза не нужны.
До меня докатывались волны его страха и неприязни, и я подумал: вот в Москве, в институте, я неделями не чувствую чужих страхов и опасений. Живу как все – а здесь сразу включился, видно, внутри меня сработал выключатель: ты на работе, Гарик, дядя Миша на тебя надеется.
– А что тут за деревня? – спросил я. – Максимово?
– Максимовка, – поправил меня майор. – Но до нее километра три. – Он показал пальцем направо. – Но название объекта Максимовка. А что?
– Ничего, – сказал я. – В документах было – Максимово.
– Нет, Максимовка.
– А вы давно здесь?
– Шестой год, – сказал Хромой.
– Семья?
– Жена, двое детей. – Почему-то он полагал, что обязан мне отвечать, хотя, наверное, я вдвое его моложе. Но из Москвы, на спецсамолете. Спецрейсом. И хоть видно, что не я – главная шишка, но всегда опасен тот, кто имеет доступ к начальственному уху. Часто – опаснее самого начальства.
«Уазик» выехал на широкую просеку. Она была перекрыта забором из колючей проволоки, в которой были ворота.
«Мерседес» затормозил перед воротами.
Я увидел спрятанную под вековыми соснами сторожку. Наконец из нее вышел солдат.
Он принялся копаться в замке – обычном висячем замке. Но по крайней мере здесь есть охрана... И тут же я поймал себя: у них было время не только охрану поставить. Ведь сейчас майор успокоился, ничего плохого не ждет. Они могли год сюда не заглядывать. А прислать солдата – дело минутное.
Ворота захрустели, заскрипели. Солдат тянул створку на себя, она не поддавалась, охранник выскочил из «Мерседеса» и принялся помогать солдатику. Они догадались поставить часового, но забыли, что ворота два года не открывались... видно, как ушли отсюда, так и не пришло в голову заглянуть снова – заняты были своими делишками.
Оставшись с приятным чувством превосходства над местными ротозеями, я дождался, пока машины проехали по внутренней дорожке и остановились перед входом в бункеры, спрятанные подобно деревенскому погребу под поросшей травой насыпью.
Полковник Овсепян, выйдя из машины, достал из «дипломата» схему, и они с дядей Мишей расстелили ее на радиаторе.
Полковник Шауро тоже стал заглядывать в схему и, просунув руку между телами гостей, водил по ней пальцем. После каждой его фразы дядя Миша и Овсепян поднимали головы и взглядами находили объект, отмеченный на схеме.
Когда мы с майором подошли, дядя Миша как раз говорил:
– Вот тут мы и начнем.
Он первым направился налево, к просвету в кустарнике. Он шагал по-суворовски размашисто и быстро, остальным приходилось поспевать за ним, как придворным на картине Лансере, не помню, как она называлась. Там Петр Великий шагает по берегу.
Полковник встал на колени, потому что замок на бункере не хотел поддаваться.
Дядя Миша отыскал меня взглядом.
– Все в порядке? – спросил он голосом настоящего генерала, который вспомнил о существовании адъютанта.
– Так точно, – ответил я.
Когда-то вход в бункер был иным, посовременнее, но, верно, многое увезли при демонтаже, так что амбарные замки столетней давности вполне соответствовали уровню сохранности базы.
– Почему нет света? – строго спросил дядя Миша.
– Мы дали ток, – сказал полковник. – Но, оказывается, лампы перегорели.
Он сделал жест рукой – показал наверх. Сюда падал свет снаружи, и было видно, что перед лифтом некогда была лампа в матовом колпаке, обтянутом проволокой, чтобы осколки не разлетались. Колпак был разбит, лампочки и следа нет.
– Тогда время было такое, – сказал полковник Шауро.
