– Ясно. – Дядя Миша был недоволен. – А почему не проверили, когда получили шифровку о прибытии?
– Мы думали, что сначала позавтракаем, – вмешался майор Хромой. – Я дал распоряжение, но у нас тоже дефицит, приходится в одном месте вывинчивать, чтобы в другом ввинтить.
– Альхен и Сашхен, – сказал я.
Полковник Овсепян улыбнулся углами полных губ.
– Простите? – Полковник Шауро прожег меня снизу жгучим злобным взором. Лишь дядя Миша, который наплевательски относился к юмору и ничего лишнего не читал, остался к моему замечанию совершенно равнодушным.
– Ну что ж, – сказал дядя Миша, – мы погуляем вокруг, пока свет привезут.
– Нет-нет, – расстроился Шауро. – Сейчас все будет. А вы тем временем позавтракайте. Я же предупреждал!
Дядю Мишу ничем не стронешь с места.
– Мы и не уверены, – вдруг сказал майор, – что наши лампы со склада подходят. Нам недавно присылали, а это старые отечественные.
– Пошли, Гарик, – сказал дядя Миша, – а вы, товарищ Овсепян, отдохните пока, покурите, вы, кажется, курите?
– Курю, – по-граждански ответил полковник из Москвы.
Дядя Миша пошел к леску, я догнал его. Уходил он, как статуя командора, совершившая свое дело. Упрашивать о снисхождении было бессмысленно.
Сзади слышались переговоры, они велись с помощью густого мата.
Когда я догнал дядю Мишу, взревел мотор «уазика» – он помчался за лампочками.
– А я думаю, – сказал дядя Миша, поднимая нависающие ветки и держа их, пока я не пройду, – что эти лампы, вернее всего, исчезли сегодня ночью.
– Они не хотят нас пускать?
– Точно не хотят. И это меня радует. Значит, мы не зря сюда приехали.
– Может быть какое-нибудь другое объяснение?
– Может быть. Но мне куда лучше покончить с этим сумасшедшим домом сегодня, чем существовать и дальше в нерешительности, в неуверенности. Наверное, это и есть шизофрения.
– Что вы имеете в виду?
– Когда у шизофреника бывает просветление, он останавливается и спрашивает себя: а чего же я вчера так боялся? Что за идиотские видения меня посещали? Никогда больше в них не поверю... А на самом деле он боится, что видения вернутся, и даже знает, что они вернутся. Мне лучше бы, чтобы не было этого Нижнего мира, этих озверевших от вечности консулов... мне надоело жить на пороховой бочке! А если, я думаю, они доберутся до забытой атомной бомбы и рванут ее? Потом я думаю – нет никакой забытой атомной бомбы, не теряй времени, Михаил. А если я поверю в то, что ее нет, а она рванет?
– Это не шизофрения, – сказал я. – Я там был. А я не шизофреник.
– Ты вообще урод с Марса, – буркнул дядя Миша. Он не хотел меня обидеть. Я в самом деле урод с Марса.
– Если бы с Марса, – вздохнул я.
Дядя Миша не улыбнулся.
– Послушай, Гарик, – сказал он, – я же тебя не зря с собой взял. Ты мне должен заменить десяток моих сотрудников. Мне не нравится, как себя ведет Шауро и этот... второй.
– Хромой.
– И «Мерседес» не нравится. И этот завтрак, и лампочки. Ты мысли не умеешь читать?
– Вы же знаете, что не умею, и вряд ли кто-нибудь умеет.
– Все равно читай мысли, – приказал генерал.
– Слушаюсь.
– И не смейся, мне не до смеха.
– И мне они тоже не нравятся, – сказал я.
– Смотри, чтобы на тебя в темноте что-нибудь не упало. А то окажется, приехали дураки из Москвы, полезли, куда не просили, а на них крыша упала.
– Не настолько они напуганы, – сказал я. – Если бы была такая ненависть и такой страх, я бы почуял.
– Дай-то бог. Ты не голоден?
– Нет, завтракать с ними не собираюсь. А вы Овсепяна хорошо знаете?
– Я думаю, что он здесь чужой. Значит, могу доверять. Мне он нужен, потому что знает расположение всех объектов.
– И вы допускаете, что здесь могли забыть бомбу?
– Это была ракетная база. Здесь не могли забыть бомбу. Но, что маловероятно, здесь могла очутиться
