Габсбургов. – Петрик, дай мне ее трахнуть, – попросил он, как будто попросил купить мороженого. – Дай я ее потяну!
– Ой, не надо! – испугалась Соня. – Ой, не надо, мальчики!
– А что, – сказал Петрик, – это идея. Давай.
– Не надо! – завизжала Соня.
Петрик, почти не оборачиваясь, – угадал, куда бить, ударил ее в висок. Соня сползла вниз по двери – толстые руки были растопырены, как у старой куклы.
Гоша рванул к себе Лидочку, от него пахло чесноком, он упал на диван, подмял Лидочку и стал рвать на ней свитер – было тяжело, вонюче, нечем дышать… и страшно… Ей хотелось утешить себя, что у него не получится, он не сможет… это все бред, это снится, – но у Гоши были каменные руки – можно было лишь царапать их – трещала материя, и Петрик, она на мгновение, крутя головой, увидела, как он улыбается, глядя вниз, и с удовольствием закуривает…
Лидочка понимала, что она должна успеть все сказать – сказать прежде, чем Гоша изнасилует ее.
– Я скажу! – закричала она.
– Что?
– Пускай он… пускай отпустит.
– Ни хрена! – рявкнул Гоша.
– Я тебе говорю – отпусти!
Но Гоша не слышал – он сражался с одеждой Лидочки и никак не мог все распутать.
И вдруг он взвыл и освободил Лидочку. Он поднимался, держась за бедро, видно, Петрик ударил его ногой.
Он матерился – тупо и страшно – и пошел на Петрика.
– Стой! – Петрик отступил в коридор.
– Я убью тя! – ревел Гоша. – Убью!
– Стой! – Петрик скрылся в коридоре. Гоша – за ним, и оттуда, из коридора, послышались короткие сухие удары – выстрелы. Крик Гоши оборвался на низкой, контрабасной ноте. Потом что-то мягкое и тяжелое ударилось об пол…
Лидочка догадалась, что это упал Гоша. И ей было радостно и тихо. Как будто все уже кончилось.
Петрик вошел в комнату. Он держал в руке пистолет.
– Ты его убил? – Оказывается, Соня присела за шкафом, в углу. Это она спросила шепотом.
– Он бы меня кончил, – сказал Петрик. – Ну ладно, времени в обрез.
Он наставил пистолет на Лидочку.
– Слушай, Лидия Кирилловна, мне теперь терять совершенно нечего. Или я вырываюсь из этой страны, или мне конец. Ты понимаешь…
– Алик, – просила Соня, так и не поднимаясь с пола, – Аличка, Петрик, не надо.
– Чего не надо?
Соня не ответила, только ныла.
Петрик не обращал на нее внимания.
Он смотрел на Лидочку.
– Говори, где бабки. Иначе я стреляю. И это хуже, чем то, что хотел сделать с тобой мальчик Гоша. Я стреляю тебе в руку. Потом в другую…
– Деньги в шкатулке, в двойном дне. Я их случайно нашла. На кухне, на столе, – быстро заговорила Лида.
Лидочка поняла, что смертельно устала и ей ничего не нужно – ни денег, ни правды, ни торжества справедливости…
– Сонька, проверь, – приказал Петрик.
– Сейчас, – сказала Соня, поднимаясь, – сейчас, одну минутку.
Она поднялась, держась за стену, и так, перебирая рукой по стене, по шкафу, вышла на кухню.
– Переверни, – объяснила ей вслед Лидочка, – и потяни.
– Я не знаю, – откликнулась Соня, – не получается.
– Вставай, – приказал Лидочке Петрик, не опуская пистолета. – Покажешь ей, как надо.
Оказалось, что очень трудно подняться с постели, потому что вся одежда сбилась в какой-то клубок, Лидочка все же смогла оправить свитер. Она застеснялась поправлять колготки, и Петрик понял – сказал:
– Я на тебя не смотрю. Ты для меня все равно что говно коровье. Быстро!
Лидочка поверила, что это так и есть, – он не видел ничего, кроме денег.
– Отойдите, – сказала она. Петрик шагнул в сторону, освобождая ей проход. Лидочку шатнуло.
Она вышла на кухню. Юбка на ней была разорвана. Краем глаза в конце коридора она увидела лежащую груду одежды – это и был Гоша. Но туда не надо было смотреть.
На кухонном столе лежала опрокинутая кверху дном шкатулка, и Соня бессмысленно возила по ней ладонью.
Лидочка спиной почувствовала, что Петрик обернулся и смотрит ей вслед.
Лидочка уже привычно провела рукой по днищу шкатулки, и дно отъехало в сторону. Пачки долларов разбежались по столу.
– Ой! – пискнула Соня.
– Они, – сказал Петрик.
Он подошел к столу – для этого ему пришлось оттолкнуть Лидочку. Она отшатнулась от стола, и у нее мелькнула мысль – кинуться к окну, разбить его и закричать – может, он не посмеет выстрелить? А если посмеет?
– Сумку! – приказал Петрик.
Он стоял в двух шагах от Лидочки, но эти два шага были длинными, как стометровка, – никогда не достать, не выбить пистолет, ничего не сделать.
– А где? – спросила Соня.
Как всегда в моменты нервного напряжения, она покраснела, глаза наполнились слезами и распухли, по щечкам побежали синие жилки. Волосы прядями выбились из пучка и висели макаронами по обе стороны щекастого лица.
– В коридоре на тумбочке. И быстрее!
– Я понимаю, – сказала Соня, – я знаю, нам надо спешить.
Лидочка равнодушно и устало смотрела, как Петрик собирает деньги в пачку, потом он, видно, передумал класть их в сумку – понял, что пачки поместятся в карманах. Сонечка вошла с сумкой, и он сказал:
– Не надо, обойдусь!
– И что? – спросила Соня. Она вела себя, как автомат.
– Что будем делать с Лидией Кирилловной? – спросил Петрик.
Лида обернулась к нему и увидела, что на пальто спереди брызги крови, – попало, когда он убил Гошу.
– Ничего не надо делать! – попросила Соня.
– Дура. Через три минуты она будет в милиции.
– А она пообещает.
– Пообещает? – Петрик даже удивился. – Пообещаешь? – это уже относилось к Лидочке.
А ей было настолько все равно, настолько голова отказывалась работать, что она ответила:
– Нет, не обещаю.
– Вот видишь, – сказал Петрик. – Придется убирать.
– Ой, только не это, уже столько всего…
– Трупом больше, трупом меньше, – философски заметил Петрик.
– Давай ее запрем в комнату.
– Чтобы она выпрыгнула через окно?.. – Петрик почесал пистолетом за ухом, и Лидочка вдруг вознадеялась, что пистолет выстрелит. Ради торжества справедливости. Но пистолет не выстрелил.
– Ладно, – сказал Петрик, – я же не дикий. Только смотри, чтобы хуже не было. Вяжи ее к стулу.
