Но в паб Мартина и Гарри не пустили. В нем было слишком много народу, и им пришлось пойти в соседний. Я не понял, сколько они в нем пробыли, но когда вернулись, «Картун» все еще был переполнен, а вход загораживали три человека — секьюрити и владелец паба, причем хозяина Гарри знал. Он попросил его подождать — дескать, у него есть для него один сюрприз, надо только сходить за ним в машину. Гарри сбегал к своему вэну, припаркованному через дорогу, и вернулся с лопатой. Лопатой этой он два раза ударил хозяина по голове. Потом уложил ею обоих секьюрити. Потом схватил лавочку, стоявшую у входа, и швырнул ее в окно. Окно разлетелось вдребезги. Паб был действительно переполнен, изнутри послышались крики, люди побежали на выход. В давке пострадало еще несколько человек. Гарри подождал, пока в пабе стало пусто, вошел внутрь, взял барный стул и расколотил им бутылки с виски и пивом, стеклянный холодильник и стоявшие в нем бутылки с вином. Потом он швырнул табурет в зеркало, висевшее над стойкой. Потом взял стул и разбил его о столик. Потом сделал то же самое со вторым. Потом он пошел домой и лег спать.
На следующий день, по пути на работу, Гарри вспомнил, что оставил у паба свой вэн. Когда он за ним пришел, там его ждала полиция.
Во второй раз он снова был с Мартином. Мартин работал охранником в пабе, но неожиданно его уволили, Гарри почувствовал себя оскорбленным за друга и решил потребовать сатисфакции. Прошло все примерно так же. Лопата, урна (на этот раз), брошенная в витрину, разбитые бутылки внутри, зеркало, стулья. Когда он оттуда ушел, в пабе не осталось ни одной целой бутылки, а ковер весь пропитался алкоголем. Потом Гарри пошел домой и лег спать.
В этот раз его не арестовали, и два месяца он находился на свободе. Потом произошел третий случай.
На этот раз он был с Марком — тем самым тощим продавцом «Нэйшнл Фронт Ньюс». Поздно вечером Марк возвращался домой, как внезапно обнаружил, что у него кончились сигареты, и заглянул в еще работавший турецкий ресторан — там, видимо, проходила какая-то частная вечеринка. Пати устраивали полицейские — праздновали повышение кого-то из своих — и один из них узнал Марка. Сигареты ему продали, но этот полицейский не удержался от комментария. «Ну что, теперь у тебя есть сигареты», — сказал он, — «так что давай, пидор, уебывай отсюда». Марку это не понравилось. Он отправился к Гарри и рассказал все ему, Гарри собрался и вместе с Марком отправился обратно в ресторан, выбил дверь, вошел и принялся орать на присутствующих. Гарри не знал, что это полицейское пати — Марк не счел нужным упомянуть это маловажное обстоятельство — но это было уже действительно неважно. Гарри знал, что делать — лопата, мебель в окно, разбитые бутылки, и далее в том же духе. В последовавшей затем драке Гарри припечатал одного из полицейских к полу и ударил головой в лицо, пробив ему лоб. Полицейский потерял сознание, но если бы даже он этого не сделал, то наверняка потерял бы его от того, что Гарри сделал дальше: Гарри схватил его за уши, притянул к себе, зубами вытащил глаз из глазницы, и откусил.
После этого Гарри отпустил полицейского, встал и пошел домой.
Я пришел к выводу, что в Гарри уживались два разных человека. Вряд ли это раздвоение личности — как и у остальных «парней» — скорее, дойдя до определенной точки, Гарри просто достигал состояния, в котором мог сделать почти что все: говорю «почти», потому что Гарри — да, откусить человеку глаз очень жестоко, но, в конце концов, Глостеру у Шекспира глаза выдрали руками — никого не убивал. Гарри просто достигал этого состояния, достигал цели, которые перед собой ставил — нет больше людей, которых можно бить, нет больше вещей, которые можно ломать — и после этого Гарри успокаивался и снова становился Львом из «Волшебника изумрудного города», добрым веселым парнем.
Когда Гарри вернулся домой, он почувствовал себя голодным, и предложил жене (дети уже спали) пойти куда-нибудь перекусить. Она согласилась, несмотря на тот факт, что его майка была насквозь пропитана кровью. И они отправились в находившийся неподалеку ресторан, есть жареную курицу.
И вот они уселись за столиком, муж и жена, чинные, добропорядочные налогоплательщики, рядом с окном, на виду у прохожих. Они как раз заканчивали ужин, когда ресторан окружила полиция. Те, наверное, решили, что Гарри — террорист. Полицейские перекрыли улицу, очистили ее от машин и зевак. Гарри арестовали.
Потом Том предлагал мне помочь встретиться с Гарри, и я действительно был бы не прочь когда-нибудь его увидеть. Но в тот раз с меня было довольно. Я даже не спросил про четвертый случай. Мне это уже было неинтересно. У меня возникло ощущение, что я опять перебираю свои газетные вырезки — снова и снова, все то же ничем не мотивированное насилие — и я почувствовал себя как-то нехорошо. Зато я больше не тревожился, что чего-то не знаю.
Суд над Диджеем наконец назначили — на 13 апреля 1989 года; проходил он на острове Родос, в маленькой комнате, окна которой выходили на побережье. «Группа поддержки» состояла из родственников, друзей, адвокатов; в общей сложности она насчитывала десять человек и делилась на две части.
В первую «команду» входили люди обеспеченные, имеющие определенный вес; возглавляла ее мать Диджея. По соображениям этики я буду ее называть миссис Диджей. Это была крупная женщина, чем-то похожая на итальянку, она слишком много и слишком громко говорила, в то время как слушать, по ее же собственным словам, не умела. Ее восхищение сыном было безгранично, а так как сын был к тому же и любимчиком отца, то она свято верила, что и остальные должны испытывать по отношению к Дид-жею те же чувства, хотя компания Диджея ей все-таки не нравилась. Высказалась на эту тему она так. «Двери моего дома открыты для всех», — сказала она, — «абсолютно для всех. А для кого они закрыты, мой сын знает сам. Лондон», — она повысила голос, —«очень большой город. В нем живет много людей. Общаться с каждым из них нет необходимости».
Мартин Рош, товарищ Диджея по несчастью, относился как раз к последней категории.
«Команда» миссис Диджей остановилась в гранд-отеле «Ас-тир», в котором, судя по количеству экземпляров «Дейли Мэйл», оставшихся лежать на столах в ресторане после завтрака, селились преимущественно приехавшие отдыхать англичане. За завтраком я сидел рядом с миссис Диджей. Она тут же показала мне на сидевших по соседству: «Вот эта семья из Манчестера. А эта — из Ливерпуля». Это ясно, сказала она, по их произношению. Но и без него было бы понятно, сказала она, что они — с севера. И ей нет необходимости объяснять мне, что за люди там живут. Могу ли себе представить, что у многих из этих людей туалет находится в саду их собственного дома, а этот отель они считают шикарным только потому, что в нем есть ватерклозеты? Поэтому же, добавила она, они всегда едят в этом ресторане: они считают, что здесь хорошо готовят. Если бы, сказала она, и извинилась: отель подбирался в спешке. Она заверила меня, что отлично видит, что я — абсолютно из другого теста, что по мне сразу видно: я — человек, знающий толк в путешествиях.
Следующими по важности членами ее «команды» были старший брат Диджея и его жена-американка, которых, также по соображениям этики, я буду называть как «Диджей-старший» и «невестка Диджея». Диджей-старший и невестка Диджея были неразделимы: когда бы я на них не смотрел, они все время держались за руки. Причем делали они это автоматически, как будто держались за, например, ручку чемодана. Позже я решил, что «автоматически» — не то слово: это было их своего рода отличительным значком, униформой, показывало, что они вместе: команда внутри команды.
Диджей-старший отличался от младшего так сильно, как только могут отличаться братья: в то время как Диджей был высок и широкоплеч, Диджей-старший был невысок, худощав и вообще похож на Пола Саймона в молодости. В то время как Диджей говорил с явным восточно-лондонским акцентом, Диджей-старший говорил так, как говорят в Бруклине или Бостоне. И в то время как профессиональная деятельность Диджея была, мягко говоря, «не вполне легальной», занятия Диджея-старшего были легальней некуда: он занимал хороший пост в небольшой фирме, специализирующейся в международной торговле. Диджей-старший всячески пытался дать мне понять, что он достиг в жизни успеха.
Команду дополнял Александрос Ликарузос, самый многообещающий адвокат Греции, недавно принимавший участие в процессе по обвинению во взяточничестве высших должностных лиц государства. Ликарузос был высок, усат и, можно сказать, «примечателен»: первоклассный адвокат, женат на актрисе, в свободное время пишет стихи и читает Патрика Лью Фермера; в общем, видная фигура с хорошим положением в обществе. С ним был помощник, оба они прилетели из Афин в начале недели.
Вторую «команду» возглавляла Мишель. Мишель была возлюбленной Диджея — умная и красивая
