блондинка, еще не потерявшая дар ждать от жизни приятных неожиданностей. Она приехала с отцом, того звали Джим. Джим приехал просто потому, что не мог остаться дома, когда решается столь важный вопрос, как судьба избранника любимой дочери. Джим был плотно сбитым и на вид уверенным в себе мужчиной. У него были крупные руки с толстыми пальцами; большую часть времени он сидел и молча смотрел на них. Рядом с ним сидел Роберт.
Роберт был тем самым человеком, которого арестовали в Германии во время чемпионата Европы: это из-за него мы с Диджеем не смогли тогда встретиться. Роберт сам только что вышел из тюрьмы — он отсидел в Германии девять месяцев на хлебе и воде, а спал там по четырнадцать часов в сутки, так как больше все равно делать было нечего. Посадили его за то, что он якобы крушил полицейскую машину, чего, по его словам, он не делал, к в этом я склонен ему поверить. Когда его арестовали, он был практически без сознания: только что они попали в засаду, устроенную немецкими суп-портерами, вооруженными арматурой, клюшками для гольфа, ножами и ракетницами, и его так сильно ударили в грудь, что он уже решил, что не выживет. И вырубился. Когда Роберт рассказывал подобные вещи, мне сразу хотелось его защитить: если судить по виду, он вряд ли способен устоять на ногах после обыкновенной пощечины. Хотя ему было уже за двадцать, внешне он вполне мог бы сойти за четырнадцатилетнего. Он был хрупким, маленьким и удивительно беззащитным на вид. Здесь, в Греции, особенно в компании с родственниками Диджея, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Не будучи уверенным, как ему следует себя держать, он взял за правило не спускать глаз с отца Мишель и делать то же самое, что и он. Если тот расслаблял узел галстука, Роберт ослаблял тоже; если Джим присаживался, Роберт делал то же самое; если Джим принимал решение выпить пива, Роберт тоже заказывал себе кружку. В конце моего пребывания там Роберт достиг такой степени совершенства, что мог заканчивать предложения, начатые Джимом.
В этих двух «командах» были две жизни Диджея.
Была и третья команда — «группа поддержки» Мартина Роша. В нее входила жена — хрупкая, воздушная женщина, похожая на Сисси Шпачек, если ту посадить на диету; она была настоящим экспертом по вымогательству — воровала чеки, набирала на них товары, потом меняла товары на деньги; ее восемнадцатимесячный ребенок; и бабушка Мартина. У самого Роша были песочного цвета волосы и внешность поп-звезды, которую несколько портили бесцветные глаза и шрам от удара ножом на щеке — эту отметку оставили ему на память фаны «Арсенала». Шрам был подозрителен; об этом не преминул упомянуть судья. Плюс Рош, как удалось установить следствию, и так уже имел пять судимостей. Следствию, однако, не удалось установить, что Мартин Рош на самом деле не был Мартином Рошем: паспорт, как и деньги, тоже был липовым. Он был пущен в дело как раз потому, что там стояло всего пять отметок о судимости. Но я запомнил его фамилию, потому что слышал о нем еще в Лондоне, равно как слышал и о его прозвище: среди фанов его звали «Резатель».
У Мартина Роша не было ни адвоката из Афин, ни одетой в элегантные костюмы и галстуки «группы поддержки», ни самого костюма с галстуком. Но он был в лучшем положении, чем третий обвиняемый, Эндрю Кросс, тот самый, что навел полицейских на Роша и Диджея. К Эндрю Кросуу вообще никто не приехал, и каждый вечер ему приходилось стирать свою рубашку, потому что переодеться ему было не во что. Его мать мало что не приехала, она даже отказалась дать ему в долг сотню фунтов, и вообще сказала, что будет самым счастливым человеком на земле, если ее сын никогда больше не вернется в Англию.
Суд длился два дня. Утром первого дня едва не подрались Мартин с Диджеем: Мартин назвал Диджея «мудаком», Диджей Мартина — «ублюдком». Днем обмен ударами все-таки состоялся, после чего Диджей остался с разбитой губой и испорченным костюмом от Valentino. К вечеру они сидели уже в разных клетках, а не одной, как раньше. На следующий день, во время перекрестного допроса Эндрю Кросса, я заметил синяки на его шее. Кто-то пытался его задушить.
Потом объявили перерыв на обед, и обе команды — миссис Диджей и Мишель — пошли искать, где бы перекусить. Обычно команды старались держаться друг друга подальше, но иногда им приходилось быть вместе, каких бы усилий им это ни стоило. А стоило им это очень больших усилий. Диджей-старший, например, просто не выносил общества друзей своего брата. Накануне он отказался пожать руку Роберту, а когда опоздал на ужин, обнаружил, что осталось только одно место — между Робертом и Джимом. Тогда Диджей-старший попросил Роберта, как меньшего из двух по размеру, отодвинуть свой стул как можно дальше. Это была не самая вежливая просьба, и выполнена она была не в самой вежливой манере.
«Эй ты, как там тебя?», — спросил Диджей-старший.
«Роберт».
«Роджер?», — спросил Диджей-старший. «Прости, я не расслышал».
«Роберт».
«Ах да, Роберт. Извини. Я так давно живу в Америке, что мне трудно понимать твое произношение. Роберт. Да, я понял. Я забыл: как давно, ты говорил, ты знаешь моего брата?»
«Я об этом не говорил».
«Да? Ну ладно, так давно ты его знаешь?»
«Пять лет».
«Пять лет? Ты знаком с моим братом пять лет? Интересненько. Слушай — извини, я опять забыл, как тебя зовут?»
«Роберт».
«Ах, ну да, правильно. Извини, это, наверное, из-за резкой смены часовых поясов. Мне приходится много ездить по миру, но к этому я так и не привык. Слушай, Роберт, не мог бы отодвинуть от меня свой стул? Мне воздуха не хватает».
Роберт встал и пересел на другое место.
Диджей-старший обернулся ко мне и сказал: «Знаешь, Билл, это очень странно, но с тех пор как я переехал в Америку, я встретил больше англичан, чем встречал раньше, когда жил в Британии. Забавно. В Америке я познакомился с людьми из Ист-Экто-на, Хэкни, даже из Ромфорда».
Когда дошел черед до заказа, Джим с Робертом не смогли разобраться с меню, и Диджею-старшему пришлось объяснять им, что такое «каламари» и «муссака». Джим с Робертом пришли к выводу, что не голодны (на самом деле это Джим пришел к такому выводу, а Роберт понял это уже после него), и заказали кока-колу лайт (точнее, Джим заказал, а потом уже Роберт решил, что тоже бы не отказался). В ходе обеда Диджей-старший еще один раз обратился к Роберту. Он снова сказал, что плохо понимает его произношение, и снова попросил напомнить, как его зовут.
Тем временем миссис Диджей была очень расстроена, что Джим, а значит и Роберт, взяли себе только по кока-коле лайт. Она сказала им об этом, но это не помогло. Она сказала, что заплатит за еду — и за пиво — но и это не оказало должного действия.
«Лучше всего на этом острове кормят», — сказала она, обращаясь почему-то ко мне, — «в „Алексис“. Она уже и раньше несколько раз упоминала „Алексис“ и даже сказала, что если я останусь здесь до пятницы, она закажет там для меня ужин.
«Джим», — спросила вдруг она, — «вы лобстеров любите?»
«Не ел ни разу», — ответил Джим.
«Ну ладно, неважно. Тогда я попрошу приготовить для вас что-нибудь особенное. Я попрошу их положить рыбу в масло и обжарить. Будет как рыба с картошкой. Вы ведь любите рыбу с картошкой, да?»
Джим согласился, что любит рыбу с картошкой.
Диджея освободили из-под стражи; вместе с Мартином Рошем его приговорили к штрафу в 2000 фунтов и восемнадцати месяцам условно, причем девять месяцев они уже отсидели: то есть их не признали ни виновными, ни невиновными. Их подельник Эндрю Кросс в конце концов взялся за ум и пошел на попятную. Он вообще, сказал он, никогда раньше не встречался ни с Рошем, ни с Диджеем, хотя он и согласен с судьей, что это довольно странно — что в одно и то же время на острове Родос находились два человека из Ромфорда. Эндрю Кросс, как и Рош, жил в Ромфорде. И также он согласен с судьей, что то, что Диджей живет всего лишь в двух милях от Ромфорда — тоже довольно странно. Кросс извинился перед судом, что оклеветал этих ни в чем не повинных жителей Ромфорда и окрестностей; дело в том, что он был в состоянии аффекта. Он занимался подделкой денег в одиночку.
А как же бумажник, найденный на улице под окнами номера, где жили Мартин Рош и Диджей?
Кросс понятия не имеет, откуда он взялся.
