– Ты полетишь, правда? – спросил он так, что Катьке стало невыносимо его жалко.
– Ну, если там у вас урулус – как же ты без меня?
– Солнышко мое, солнышко, – сказал он. – Удивительная ты девочка, Кать. Тебя только на жалость можно взять.
– А ты пользуешься.
– Чем еще с тобой пользоваться, родная?
В дачный поселок они вступили в густо-синих сумерках, когда уже едва виднелась асфальтовая дорога с ямами и выбоинами. Дачники давно разъехались, только в двух домах светились окна. «Эти тут постоянно. Вон там – сторож местный, он по вечерам обходит все. Толку от него чуть».
– Далеко еще?
– Седьмая улица. Сейчас, метров двести. У меня там все нормально – отдохнуть можно, поесть, вполне себе перевалочная база.
– Игорь! Какое там отдохнуть! Я домой должна успеть к ночи хотя бы!
– Успеешь. В крайнем случае заночуем, позвонишь…
– И что я скажу?
– Да ладно, придумаем.
– Игорь, у меня муж сейчас не в том состоянии, чтобы его ставить перед фактами…
– Ничего с ним не сделается. В конце концов, это же все ради него. Мы его берем или как?
– Берем, берем…
На заборе сто двадцатого участка висела табличка – «Н.И.Медников».
– Кто такой Медников?
– Откуда я знаю? Дед какой-то. Мне ключи выдали, адрес сказали, и все.
– Подожди… А зачем было покупать участок, если можно снять? Дешевле же!
– Снять? – Игорь усмехнулся. – Тут после старта знаешь что будет? Ни сарая, ни дома, ни вот этого забора. Хорошо еще, если соседское устоит…
– Да тебе-то какая разница? Улетел, пусть разбираются…
Он посмотрел на нее с недоверием:
– Мать, это на тебя непохоже. Как это – снять, все пожечь и смыться? Это у вас так делается, а у нас это анкурлык.
– Ну прости, пожалуйста. Я просто подумала, что раз уж все рушится… кому какое дело еще и до дачи?
– Вот это серьезная ошибка. – Он полез в карман, достал тяжелую связку почти одинаковых ключей и долго выбирал нужный. – Это ваше большое заблуждение, кстати говоря. У вас думают – если всему конец, можно вести себя как угодно. Как раз наоборот. Когда всему конец, куругач, хотя бы и урулус, – надо вести себя очень прилично. Может, вся предшествующая история была только ради него. Это главное событие. Знаешь, сколько тут наблюдателей в такое время?
– Ваших?
– Конечно, наших. Тут во время катаклизмов сплошные десанты. Приземлиться можно почти незаметно, никому до нас дела нет. Все смотрят. Надо лицо сохранять. Надо, как на «Титанике», – чтобы оркестр играл до последней минуты, чтобы джентльмены прощались вежливо – «Простите, ввиду непредвиденных обстоятельств я вряд ли смогу завтра составить вам партию в триктрак на верхней палубе»… У нас и пословица есть – «Бурлун тырыгык, бырлын туругук».
– Красиво. А что это значит?
– Это значит – «Живи как хочешь, а умирай как человек».
– Да, логично. Я уже почти понимаю ваш язык. Чтобы сделать антоним, надо «ы» поменять на «у», и все. Да?
– Ымница…
На соседнем участке стоял большой кирпичный дом, самый основательный на всей улице: два этажа, пристроенный стеклянный парник, большой гараж. В доме горел свет.
– Сосед… зимует, куркуль.
– А добрый, щедрый человек будет кыркыль, – догадалась Катька.
Игорь тщетно возился с ржавым замком, висящим на калитке. Из соседней калитки вышел толстый усатый мужик, действительно очень куркулистого вида. На нем были серые брезентовые штаны, короткие резиновые сапоги и старый, болотного цвета плащ, – дачная униформа, все древнее, но теплое и прочное.
– А я гляжу – кто возится? – сказал он, усмехаясь. – А это вон кто приехал. Что-то ты поздно.
– Пока доберешься, дядь Коль, – буркнул Игорь.
– Чего, заело? Дай я.
– Нет, нет, все в порядке. Не надо. – Игорю, видимо, очень не хотелось, чтобы дядь Коль лазил в его замок. Он суетливо подергал ключом, что-то щелкнуло, и ржавая дужка наконец отскочила.
