Петербургские письма

Ничто не занимает так мое внимание, как проекты реформ, и прежде всего те, кои касаются положения людей. Более всего любопытно мне знать, как сорок провинциаль­ных бородачей, знающих лишь по-русски, вкупе с Императором смогут управлять государством; жаль, что перспектива сия не­возможна. Несомненно лишь одно: те, кто изучали Россию по книгам, нисколько ее не понимают; в ней есть какое-то свое разумение, которое я поехал бы изучать в провинции, если бы знал их язык. И разумение сие велико; у меня был знакомый английский купец из самых лучших, который громко превозносил способности природных русских к делам. Высшее сословие за­метно ослабело, и стоило бы поискать причину сего. Об этой на­ции печатали здесь лишь пошлые восхваления, а за границей — недостойные пасквили. Но я, г-н Граф, привязан к сей стране; за двенадцать лет никто не причинил мне тут зла, и весьма мно­гое было для меня очень приятно. Все говорят об огромных зло­ употреблениях, но это лишь потому, что сам народ огромен; у наций, как и у отдельных людей, пороки неизбежно пропорцио­нальны их силе. Кроме сего, справедливость требует положить на другую чашу весов и ту великую благотворительность, которая есть как в обществе, так и среди частных лиц. Мне даже кажется, что и я стал в некоторой мере огромен и утешаюсь сим после продажи моего савойского дома, ибо навряд ли смог бы я без труда проходить через его двери. <...)

157. ГРАФУ**

17 (29) ИЮЛЯ 1814 г.

Г-н Граф,

В понедельник 13/25 в семь часов утра после продолжитель­ного и достославного отсутствия прибыл сюда Его Император­ское Величество. Сие явилось для всех полной неожиданностью, ибо приехал он без свиты и без шума, остановился у Казанского собора, чтобы помолиться, после чего направился к себе во дво­рец, словно бы возвратился, как всегда, из Павловска или Петер­гофа. Я имел честь сообщать вам, что сделаны были великие при­готовления. Они оказались не только бесполезными, но Импера­тор отменил их с заметным неудовольствием. В собственноручном письме он возлагает на санкт-петербургского губернатора гене­рала Вязмитино'ва личную ответственность за все до сего отно­сящееся, а потому и поспешили сломать чуть ли не целый город из построек, предназначенных для фейерверка. Император есть само воплощение простоты и терпеть не может всех подобных сверхординарных почестей. Что касается торжеств, не требующих его присутствия, я полагаю, он охотно на оные согласится, хотя и не любит ничего утрированного. Не знаю, право, достаточно ли сие понято. Вы жили здесь, г-н Граф, и имели возможность ви­деть, что даже лучшим друзьям России приходится претерпевать нападки: когда дело касггется людей, русские власти тяжелы на руку, и это не обходится безболезненно или бескровно. А поелику при сборе денег, потребных для всех сих блистательных проек­тов, повелитель, если я не ошибаюсь, не усмотрел того одушевле­ния, каковое и составляет всю прелесть таковых пожертвований, его чувствительная гордость была оскорблена, и он решил от всего отказаться. Может быть, есть и другие причины, но, пола­гаю, я указал на главную. Впрочем, все сие не помешало трех­дневной великолепной иллюминации всего города.

На другой день по приезде Его Императорское Величество повелел отслужить в Казанском соборе отменно красивый благо­дарственный молебен. Присутствовали Император, Ее Величество Императрица- мать[96], Великий Князь Константин и Великая Княжна Анна. Император ничуть не изменился, лишь немного за­горел, но сей воинственный цвет лица весьма идет ему. <...)

257

158. ГРАФУ

26 СЕНТЯБРЯ (8'ОКТЯБРЯ) 1814 г.

<...) Система греческого православия может сохраняться в своей целостности лишь благодаря невежеству; как только яв­ляется наука, греческая вера неизбежно делается или католиче­ской, или протестантской; именно к сей последней склоняется все образованное духовенство, которое скоро будет служить обедню без всякой веры.

Внешние же формы сохраняются вследствие двух причин: национальной гордости и ненависти к папе. У монарха сей страны есть великие религиозные идеи, тем более достойные уважения, что выработал их он сам, ибо полученное им воспита­ние толкало его в совершенно противуположную сторону. Однако навряд ли ему известно в подробностях о том, что именно разде­ляет наши церкви; тем не менее в нем есть терпимость, и это уже много. Я имею все основания подозревать многие греческие ма­хинации противу нас, он ими пренебрегает. — Пребывание в Рос­сии иезуитов является, полагаю, одним из самых ярких доказа­ тельств того, как монарх сей умеет властвовать собою, ибо в нем разжигают противу них самые злостные предубеждения и чуть ли не всякий день твердят ему о сем смертельные их враги. Тем не менее иезуиты продолжают существовать здесь. В общем, рели­гиозные дела сей страны более чем достойны глубокого внима­ния. <...)

159. ВИКОНТУ БОНАЛЬДУ

1 (13) ДЕКАБРЯ 1814 г.

<...) По сему предмету как и по многим другим, я совершенно с вами согласен. Вне Церкви нет спасения. Перенесенная на поли­тику, истина сия в высшей степени справедлива. Франция стала Францией лишь потому, что ее создали епископы, как говорит христианнейший Гиббон Потомство сравнит век десятый с веком восемнадцатым, и, я полагаю, не в пользу последнего, не только по их общему характеру, но даже и в отношении наук. Ибо при­скорбное заблуждение — полагать, будто естественные науки суть всё. Какое мне дело до алгебры и химии, если и в политике, и в религии совершенно забыта мораль; я все равно скажу: «Imminutae sunt veritates a filiis hominum» [97] Дабы судить о веке, недостаточно знать его науку, надобно брать в расчет и то, что именно ему неизвестно. Наш век, стоит выйти ему за пределы а + Ь, не понимает и сам, что говорит. Могущество Франции про­являлось и в содеянном ею зле, и в добре; но история свидетель­ствует: нации, как и люди, тоже умирают. Нет больше Сократа² и Сципкона³, но исчезли также греки с римлянами. До сего вре­мени нации были убиваемы завоевателями, то есть происходило проникновение, но здесь представляется важный вопрос: может ли погибнуть нация на собственной своей земле без переселения,

без нашествия, единственно вследствие разложения, достигшего высшей течки и затронувшего самые первородные и созидатель­ные основы? Вот великая и страшная задача. Если это так, то во Франции уже нет французов, а Рим больше не Рим, и тогда все потеряно. Но у меня нет сил решиться на таковое предполо­жение. Я прекрасно понимаю, что именно вас удручает, но при­зываю на помощь один из любимых моих максимов, который весьма помогает в жизни: Глаз не видит того, что к нему прика­сается. Кто знает, может быть, именно это и есть ваш случай. Что ж, посмотрим, хотя навряд ли нам это удастся, ведь и мне, и вам уже шестьдесят лет. Если лекарство столь же хроническое, как сама болезнь, мы, верно, так и не увидим последствий. Но, умирая, можно, по крайней мере, сказать: «Spem bonam certamque domum reporto» [98]. От сего я никогда не отрекусь. <...)

Бональд Луи Габриель Амбруаз, де (1754—1840)—виконт. Французский политический деятель, религиозный философ и политический публицист клери­кального направления. Во время Революции сражался в армии принца Конде. При Империи возвратился во Францию, служил в Министерстве Народного Просвещения. После Реставрации член Палаты Депутатов, один из вождей ультрамонтанской партии. Член Академии (1816), пэр Франции (1823). После революции 1830 г. отошел от политической деятельности.

1 Христианнейший Гиббон — в данном случае иронический эпитет, т. к. Ж. де Местр считал Гиббона атеистом.

2 Сократ (470/469—399 до н. э.) — греческий философ.