освященнымъ хл?бомъ. Но можетъ быть это совс?мъ не то, что мы думаемъ.
Въ эту минуту къ Донъ-Кихоту подъ?хали всадники и подставили ему, не говоря ни слова, пики къ груди и къ спин?, грозя ему смертью, а одинъ п?шеходъ, приложивъ палецъ ко рту, — подавая этимъ знакъ рыцарю молчать, — схватилъ Россинанта за узду и отвелъ его съ дороги. Другіе п?шеходы окружили Санчо и осла и въ чудесномъ молчаніи посл?довали за т?ми, которые уводили Донъ-Кихота. Два или три раза рыцарь собирался спросить, куда его ведутъ, во чуть только онъ усп?валъ раскрыть губы, ему въ ту же минуту закрывали ихъ остріемъ копій. Тоже самое происходило съ Санчо: чуть только онъ собирался заговорить, въ ту же минуту кто-нибудь изъ сопровождавшихъ его людей укалывалъ палкой и его и осла, точно тотъ тоже изъявлялъ нам?реніе говорить. Между т?мъ наступила полная ночь; п?шеходы и всадники двинулись быстр?е, и ужасъ пл?нниковъ возрасталъ все сильн?е и сильн?е, особенно, когда отъ времени до времени имъ стали говорить: «двигайтесь, троглодиты! молчите, варвары! терпите, людо?ды! полно вамъ жаловаться, убійцы. Закройте глаза, полифемы, львы кровожадные!» восклицанія эти раздирали уши пл?ннаго господина и его слуги, и Санчо думалъ въ это время про себя: «Мы — сырные объ?далы; мы цирюльники, мы ханжи — мн? это, правду сказать, совс?мъ не по нутру. Дурной в?теръ подулъ, вс? б?ды пришли съ нимъ за разомъ; на насъ, какъ на собаку обрушились палки, и дай еще Богъ, чтобы мы отд?лались одн?ми палками отъ этого приключенія».
Донъ-Кихотъ же терялся въ догадкахъ; въ голов? у него толпилось тысяча различныхъ предположеній на счетъ того, что бы могли значить эти грубые эпитеты, которыми честили рыцаря и его оруженосца. Онъ уб?жденъ былъ только, что ему сл?дуетъ ожидать всего дурнаго и ничего хорошаго. Около часу по полуночи они прі?хали, наконецъ, въ замокъ, въ тотъ самый герцогскій замовъ, въ которомъ Донъ-Кихотъ прожилъ столько времени. «Пресвятая Богородице»! воскликнулъ онъ, «что къ бы это могло значить такое? Въ этомъ замк? все любезность, предупредительность, в?жливость, но видно для поб?жденныхъ добро претворяется въ зло, а зло во что-нибудь еще худшее». Господинъ и слуга въ?хали на парадный дворъ герцогскаго замка, представлявшій такое зр?лище. Которое могло лишь усилить удивленіе и удвоить ужасъ всякаго, какъ это мы увидимъ въ сл?дующей глав?.
Глава LXIX
Всадники сл?зли съ коней, грубо подняли, при помощи п?шеходовъ, Донъ-Кихота и Санчо и отнесли ихъ на дворъ замка; на которомъ гор?ло на подставкахъ сто факеловъ, и пятьсотъ лампъ осв?щали выходившія на дворъ галереи, такъ что не смотря на темную ночь, не зам?чалось отсутствія дневнаго св?та. Посреди двора, на два аршина отъ земли, возвышался катафалкъ, покрытый чернымъ бархатомъ и окруженный безчисленнымъ множествомъ зажженныхъ восковыхъ св?чей въ серебряныхъ шандалахъ, и на немъ лежалъ трупъ молодой д?вушки, прекрасной даже въ гробу. Покрытая цв?тной гирляндой, голова ея покоилась на парчевой подушк?; въ скрещенныхъ на груди рукахъ она держала пальмовую в?твь. Возл? катафалка, возвышалась съ одной стороны эстрада, на которой возс?дало два мнимыхъ или настоящихъ короля, съ воронами за голов? и скипетромъ въ рукахъ. Внизу, возл? л?стницы, ведшей на эстраду, устроены были два другія сид?нія, на которыхъ усадили Донъ-Кихота и Санчо, не говоря имъ ни слова и показывая знаками, чтобы они также молчали; но у рыцаря и его оруженосца языкъ и безъ того он?м?валъ при этомъ необыкновенномъ зр?лищ?. Въ эту минуту на эстрад? показались герцогъ и герцогиня, окруженные многочисленной свитой (Донъ-Кихотъ узналъ ихъ въ ту же минуту) — и ус?лись на дорогихъ креслахъ, возл? коронованныхъ лицъ.
Кто не изумился бы, глядя на всю эту странную сцену, особенно, если мы прибавимъ, что Донъ-Кихотъ узналъ въ мертвой д?вушк?, лежавшей на катафалк?, Альтизидору. При появленіи герцога и герцогини, Донъ-Кихотъ и Санчо низко поклонились имъ, и благородные хозяева отв?тили на этотъ поклонъ легкимъ наклоненіемъ головы. Въ эту минуту къ Санчо подошелъ гайдукъ и накинулъ ему на плечи, длинную, черную камлотовую мантію, разрисованную пламенемъ, потомъ онъ снялъ съ головы Санчо шапку и над?лъ ему остроконечную митру въ род? т?хъ, которыя над?ваютъ на головы осужденныхъ инквизиціею, сказавши ему въ то же время на ухо, чтобы онъ не раскрывалъ рта, или его зар?жутъ на м?ст?. Осмотр?вшись съ головы до ногъ, Санчо, увид?лъ всего себя въ пламени, но оно не жгло и потому не слишкомъ безпокоило его. Снявши за т?мъ съ головы своей митру, онъ увид?лъ на ней разрисованныхъ чертей и, над?вши ее тотчасъ же опять на голову, сказалъ себ? потихоньку: «и то хорошо, что хотя пламя не сжигаетъ и черти не уносятъ меня». Донъ-Кихотъ также взглянулъ на своего оруженосца и при вид? его не могъ не разсм?яться, хотя онъ былъ испуганъ на этотъ разъ бол?е обыкновеннаго. Въ эту минуту на верху катафалка раздалась сладостная мелодія флейтъ, несм?шиваемая ни съ какимъ челов?ческимъ голосомъ, она разсыпалась въ воздух? мягкими, томными звуками, а возл? подушки, на которой покоился трупъ Альтизидоры, неожиданно появился прекрасный юноша, од?тый по римски и подъ звуки лютни, находившейся въ рукахъ его, звонкимъ и пріятнымъ голосомъ проп?лъ сл?дующія строфы:
«Довольно», прервалъ его одинъ изъ двухъ королей, «довольно, божественный п?вецъ! ты никогда не кончишь, восп?вая смерть и несравненную красу Альтизидоры, не умершей, какъ мнитъ нев?жественный міръ, но живущей въ тысячеустной молв? и въ бичеваніи, которому долженъ подвергнуть себя находящійся зд?сь Санчо, чтобы призвать эту красавицу отъ мрака къ св?ту. О, Родомонтъ, возс?дающій со мною въ мрачныхъ пещерахъ судьбы, ты — в?дающій начертанное въ непроницаемыхъ книгахъ ея вел?ніе — воскреснуть этой юной д?в?, возв?сти это сію же минуту, и не лишай насъ дольше того счастія, котораго мы ожидаемъ отъ ея воскресенія».
Не усп?лъ Миносъ договорить этого, вамъ Родомонтъ, привставши съ своего м?ста, воскликнулъ: «старые и молодые, высокіе и низкіе, слуги исполнители вел?ній судебъ въ этой обители — собирайтесь, б?гите сюда и воскресите Альтизидору, давши Санчо двадцать четыре щелчка по носу, ущипнувъ его дв?надцать разъ за руки и укольнувъ его шестью булавками въ икры».
Услышавъ это, Санчо не выдержалъ и позабывъ, что ему вел?но молчать, громко воскликнулъ: «клянусь Богомъ я также позволю щелкать, щипать и колоть себя, какъ стану туркомъ. Какое д?ло кож? моей до воскресенія этой барышни? Что за невидаль такая? Дульцинею очаруютъ и чтобы разочаровать ея я долженъ хлестать себя плетьми; — Альтизидора умираетъ отъ бол?зни, ниспосланной ей Господомъ Богомъ, и опять я долженъ воскрешать ее, щипая себя до крови, искалывая булавками и подставляя физіономію свою подъ щелчки; н?тъ, н?тъ! я старая лисица — меня не провести. Пусть другому поютъ эти п?сеньки».
— Такъ ты умрешь! воскликнулъ ужаснымъ голосомъ Родомонтъ. Умились, тигръ! смягчись, великол?пный Немвродъ, терпи и молчи; отъ тебя не требуютъ ничего невозможнаго, не упоминай же о непріятностяхъ, сопряженныхъ съ этимъ д?ломъ. Ты долженъ бытъ исволотъ булавками, долженъ быть
