В?сти, сообщенныя герцогу бакалавромъ, побудили его сыграть съ Донъ-Кихотомъ посл?днюю шутку: такъ нравилось ему морочить рыцаря и оруженосца. Приказавши коннымъ и п?шимъ занять вблизи и вдали отъ замка вс? дороги, по которымъ могъ пройти Донъ-Кихотъ — онъ вел?лъ привести его волей или неволей въ замокъ, если только онъ попадется на встр?чу высланнымъ имъ людямъ; и Донъ-Кихотъ, какъ мы вид?ли, д?йствительно попался. Изв?щенный объ этомъ герцогъ посп?шилъ тотчасъ же устроить всю эту погребальную церемонію, вел?лъ зажечь факелы и св?чи, положить Альтизвдору на катафалкъ, и все это было устроено натурально до нельзя.
Сидъ-Гамедъ зам?чаетъ по этому поводу, что мистификаторы и мистифицируемые были по его мн?нію одинаково безумны, и что герцогъ и герцогиня не могли придумать ничего глуп?е, какъ насм?хаться надъ двумя безумцами, изъ которыхъ одинъ спалъ уже какъ убитый, другой бодрствовалъ какъ полуумный; и съ первыми лучами солнца поднялся на ноги; — поб?дителемъ, или поб?жденнымъ, Донъ-Кихотъ никогда не любилъ н?житься въ постели. Призванная, по мн?нію рыцаря, отъ смерти въ жизни, Альтизидора, угождая господамъ своимъ, отправилась къ Донъ-Кихоту и од?тая въ б?лую тафтяную тунику, ус?янную золотыми цв?тами, покрытая той самой гирляндой, въ которой она лежала въ гробу, опираясь за черную эбеновую палку, она неожиданно вошла въ спальню рыцари. Смущенный и удивленный этимъ визитомъ, Донъ-Кихотъ почти весь спрятался въ простыни и од?яло и совершенно он?м?лъ, не находя ни одного любезнаго слова для Альтизвдоры. С?вши съ тяжелымъ вздохомъ у изголовья рыцаря, Альтизидора сказала ему н?жнымъ и слабымъ голосомъ:
— Только доведенныя любовью до крайности, знатныя дамы и д?вушки, забывая всякое приличіе, позволяютъ языку своему открывать тайны сердца. Благородный Донъ-Кихотъ Ламанчскій! я — одна изъ этихъ влюбленныхъ, терп?ливая и ц?ломудренная до того, что отъ избытка ц?ломудрія душа моя унеслась въ моемъ молчаніи, и я умерла. Безчувственный рыцарь! размышіляя два дни тому назадъ о томъ, какъ жестоко ты обошелся со мною, вспоминая, что ты оставался твердымъ, какъ мраморъ, къ моимъ призваніямъ, я съ горя умерла, или по крайней м?р? вс?мъ показалось, что я умерла. И еслибъ любовь не сжалилась надо мною, еслибъ она не явилась во мн? за помощь въ бичеваніи этого добраго оруженосца, такъ я навсегда осталась бы на томъ св?т?.
— Лучше-бы было этой любви д?йствовать за васъ черезъ моего осла, воскликнулъ Санчо, ужь какъ бы я поблагодарилъ ее за это. Но скажите, ради Бога, сударыня, — да пошлетъ вамъ господь бол?е чувствительнаго любовника, ч?мъ мой господинъ, — что вид?ли вы въ аду? потому что тотъ, кто умираетъ съ отчаянія, долженъ же побывать тамъ.
— Должно быть я не совс?мъ умерла, отв?тила Альтизидора, потому что я не была въ аду; еслибъ я туда попала, такъ не выбралась бы оттуда, не смотря на все мое желаніе. Я только приближалась къ воротамъ его и увид?ла, что черти играли тамъ въ мячъ, од?тые, какъ сл?дуетъ, въ камзолахъ и панталонахъ, съ валонскими воротниками, обшитыми кружевомъ и съ такими-же манжетами, высунувъ изъ подъ нихъ четыре пальца, чтобы руки казались длинн?е. Они держали зажженныя ракеты, и что особенно удивило меня, это то, что мячъ зам?няла имъ — небывалая и невиданная вещь — книга, наполненная пыжами и надутая в?тромъ. Но еще бол?е удивило меня то, что они не радовались, какъ всякіе игроки, выигрывая, и не печалились, проигрывая, а только ворчали, ругались и проклинали.
— Что къ тутъ удивительнаго? зам?тилъ Санчо; играютъ или не играютъ, выигрываютъ или проигрываютъ черти, они всегда недовольны.
— Должно быть такъ, отв?тила Альтизидора, но вотъ что еще удивляетъ или удивило меня, это то, что мячъ, кинутый вверхъ, не падалъ назадъ, такъ что въ другой разъ его нельзя было подбросить и книги — новыя и старыя — такъ и лет?ли одна за другой; между прочимъ одна изъ нихъ, вся въ огн?, но совс?мъ новая и отлично переплетенная, получила такого тумака, что вся разлет?лась. «Посмотри, что это за книга, сказалъ одинъ чортъ другому. —
— Должно быть вы вид?ли все это на яву, сказалъ Донъ-Кихотъ, потому что я одинъ на св?т?. Новая эта исторія переходитъ изъ рукъ въ руки, но всякій швыряетъ ее. Я впрочемъ нисколько не встревоженъ т?мъ, что брожу, какъ привид?ніе, во мрак? безднъ и по св?ту земному — потому что въ этой исторіи говорится вовсе не обо мн?. Если она хороша, правдива, она проживетъ в?ка, если плоха, она скоро перейдетъ пространство, разд?ляющее колыбель ея отъ могилы.
Альтизидора вновь начала было жаловаться на безчувственность рыцаря, но Донъ-Кихотъ посп?шилъ прервать ее: «я ужъ н?сколько разъ говорилъ вамъ», сказалъ онъ, «что напрасно обратились вы съ вашей любовью ко мн?; я не могу любить васъ взаимно, и могу предложить вамъ — одну только благодарность. Я рожденъ для Дульцинеи Тобозской, и если есть на св?т? рокъ, то онъ сохранилъ меня только для нее. Думать, что образъ другой красавицы можетъ затмить въ моемъ сердц? образъ Дульцинеи, значитъ мечтать о невозможномъ; невозможное же останется невозможнымъ и это должно заставить васъ забыть обо мн?«.
Услышавъ это, Альтизидора въ порыв? притворнаго гн?ва воскликнула: «ахъ ты, доyъ-мерлюшка сушеная, ахъ ты чугунная душа, смертный ты гр?хъ, бездушн?йшій негодяй изъ негодяевъ; если и вц?плюсь теб? въ лицо, я выцарапаю теб? глаза. Неужели ты думаешь, донъ-избитый палками, донъ-поб?жденный, что я, въ самомъ д?л?, умирала изъ-за тебя? Да в?дь передъ тобой играли сегодня ночью комедію! Стану я изъ-за такого верблюда умирать!
— Я тоже думаю, перебилъ Санчо; потому что когда говорятъ будто влюбленный умираетъ отъ любви, такъ в?дь это говорятъ для см?лу. Языкъ безъ костей, говорить можно что угодно, но чтобы умереть отъ любви, пусть Іуда предатель пов?ритъ этому.
Въ эту минуту въ комнату Донъ-Кихота вошелъ музыкантъ, п?вецъ и поэтъ, п?вшій изв?стныя строфы надъ гробомъ Альтизидоры: «Прошу вашу милость», сказалъ онъ низко поклонившись рыцарю, «считать меня самымъ в?рнымъ и преданнымъ вашимъ слугой, я имъ сталъ давно, удивляясь вашимъ подвигамъ столько же, сколько вашей слав?«
— Скажите, пожалуйста, кто вы такой? отв?тилъ Донъ-Кихотъ, чтобы я могъ отв?тить вамъ, какъ вы того заслуживаете. Молодой челов?къ сказалъ, что онъ п?вецъ и музыкантъ, п?вшій этой ночью.
—
— Ничего, отв?тилъ музыкантъ; но мы, поэты, пишемъ, что намъ на умъ взбредетъ и крадемъ, что придется, не заботясь о томъ, кстати это или некстати, зная, что всякая проп?тая и написанная глупость сойдетъ намъ съ рукъ, какъ поэтическая вольность.
Домъ-Кихотъ собирался что-то отв?тить, но ему пос?щалъ приходъ герцога и герцогини. Между хозяевами и гостемъ завязался тогда длинный и пріятный разговоръ, въ продолженіе котораго Санчо наговорилъ столько милыхъ вещей и такихъ злыхъ шутокъ, что вновь изумилъ герцога и герцогиню своей тонкой остротой, соединенной съ такимъ простодушіемъ. Донъ-Кихотъ просилъ герцога позволить ему отправиться сегодня же, сказавъ, что поб?жденнымъ рыцарямъ приличн?е жить въ свинушник?, ч?мъ въ царственныхъ чертогахъ. Герцогъ охотно согласился на это, а герцогиня спросила его, золъ ли онъ на Альтизидору?
— Герцогиня, сказалъ Донъ-Кихотъ; все несчастіе, вся б?да этой д?вушки происходитъ отъ праздности, она всему виною, и самое лучшее, что можно посов?товать Альтизидор?, это заняться какимъ- нибудь честнымъ д?ломъ. Въ аду, говоритъ она, наряжаются въ кружева, в?роятно она тоже ум?етъ плести ихъ, пусть же прилежно займется она этимъ д?ломъ, и пока пальцы ея будутъ заняты иглой, любимый или любимые образы не будутъ тревожить ея воображенія. Вотъ мое мн?ніе, вотъ мой сов?тъ.
— Да тоже и мой сов?тъ, подхватилъ Санчо; потому что въ жизнь мою не встр?чалъ я кружевницы, умершей отъ любви. Работающая д?вушка думаетъ больше о работ?, ч?мъ о любви. Я по себ? сужу: работая въ пол?, я не думаю о моей хозяйк?, Терез? Пансо, а между т?мъ, я люблю ее, какъ зв?зду глазъ моихъ.
— Ты правъ, Санчо, зам?тила герцогиня; и я съ сегодняшняго же дня усажу Альтизидору за работу, она къ тому же такая мастерица въ разныхъ рукод?льяхъ.
