не могла оставить во мн? особенно пріятныхъ воспоминаній, а напротивъ рой гложущихъ меня сожал?ній, но я выношу ихъ безропотно за то только, что я насладился ея видомъ. Синьоръ донъ Альваро Тарфе, это я — знаменитый, прославленный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, а тотъ другой Донъ-Кихотъ хот?лъ похитить мое имя и прославить себя моими мыслями. Прошу же васъ, какъ дворянина, объявите предъ алькадомъ этой деревни, что до сихъ поръ вы никогда не вид?ли меня, что я не тотъ Донъ-Кихотъ, который напечатанъ въ этой новой исторіи и что оруженосецъ мой — Санчо Пансо, не тотъ Санчо, котораго вы знали.
— Съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ донъ Альваро; но все таки я не могу придти въ себя отъ удивленія, увид?въ двухъ Донъ-Кихотовъ и двухъ Санчо Пансо, столько же сходныхъ именами, сколько различныхъ во всемъ остальномъ. И теперь я скажу и повторю, что я не вид?лъ того, что вид?лъ, и что со много не случилось того, что случилось.
— Должно быть, ваша милость, вы очарованы, какъ госпожа Дульцинея Тобозская, и дай Богъ, чтобы для вашего разочарованія пришлось мн? дать себ? другихъ три тысячи триста и столько то плетей, ровно столько же, сколько пришлось дать, чтобы разочаровать Дульцинею; для васъ я готовъ даромъ это сд?лать.
— Не понимаю, что хотите вы сказать этими плетьми, отв?тилъ донъ Альваро.
— Долго было бы разсказывать это теперь, зам?тилъ Санчо, но я вамъ разскажу это если мы отправимся вм?ст?.
Наступило между т?мъ время об?дать, и Донъ-Кихотъ с?лъ за столъ вм?ст? съ донъ-Альваро, во время об?да въ корчму вошелъ м?стный алькадъ вм?ст? съ актуаріусомъ, и Донъ-Кихотъ представилъ алькаду прошеніе по форм?, прося его засвид?тельствовать, что находящійся зд?сь дворянинъ донъ-Альваро Тарфе не знаетъ вовсе находящагося зд?сь же Донъ-Кихота Ламанчскаго, и что это вовсе не тотъ Донъ-Кихотъ, который описанъ во второй части его, изданной какимъ-то тордезиласскимъ уроженцемъ, Авеланедой. Алькадъ формально засвид?тельствовалъ это къ великому удовольствію Донъ-Кихота и Санчо, точно это свид?тельство что-нибудь значило для нихъ, точно д?ла и слова ихъ не показывали всей разницы одного Донъ-Кихота и Санчо отъ другаго Санчо и Донъ-Кихота.
Донъ-Кихотъ и донъ Альваро обм?нялись тысячью любезностей и предложеній услугъ, при чемъ знаменитый Ламанчецъ выказалъ столько такта и ума, что окончательно разуб?дилъ донъ Альваро Тарфе, начинавшаго думать, не очарованъ ли онъ въ самомъ д?л?, встр?тившись вдругъ съ двумя Донъ-Кихотами, не им?вшими между собою ничего общаго. Вечеромъ оба они отправились въ путь и въ разстояніи полумили увид?ли дв? расходившіяся дороги: одна вела въ деревню Донъ-Кихота, другая на родину донъ-Альваро. Во время этого короткаго пере?зда, рыцарь разсказалъ донъ-Альваро исторію своего пораженія, а также исторію очарованія Дульцинеи и средство, указанное Мерлиномъ для разочарованія ея. Все это повергло донъ-Альваро въ новое удивленіе, и онъ, дружески распростившись съ Донъ-Кихотомъ и Санчо, отправился въ одну сторону, а рыцарь и оруженосецъ отправились въ другую. Рыцарь провелъ эту ночь подъ группою н?сколькихъ деревьевъ, чтобы дать возможность Санчо продолжать свое бичеваніе. И оруженосецъ избилъ себя и на этотъ разъ совершенно также, какъ прошлой ночью, хлестая больше по кор? буковыхъ деревьевъ, ч?мъ по своей спин?, которую онъ такъ тщательно берегъ, что вс? удары плетьми не могли бы согнать съ нее даже мухи, еслибъ она ус?лась тамъ. Обманутый Донъ-Кихотъ в?рно сосчиталъ вс? удары, и нашелъ, что Санчо далъ себ? въ оба раза три тысячи двадцать девять ударовъ. Солнце должно быть вошло на этотъ разъ очень рано, чтобы взглянуть на бичующую себя жертву, но при первыхъ лучахъ его господинъ и слуга пустились въ путъ, радуясь тому, что имъ удалось разс?ять заблужденіе донъ-Альваро, и получить отъ него изв?стное намъ, какъ нельзя бол?е форменное, свид?тельство въ этомъ.
Этотъ день и эту ночь они провели въ дорог?, и съ ними не случилось ничего особеннаго, если не считать того, что Санчо докончилъ ночью свое бичеваніе; и это преисполнило Донъ-Кихота такой безумной радостью, что онъ ожидалъ только дня, чтобы увид?ть, не встр?титъ ли онъ гд?-нибудь на дорог? разочарованной дамы своей Дульцинеи. Полный непоколебимой в?ры въ слова Мерлина, онъ думалъ встр?тить въ каждой попадавшейся ему за дорог? женщин?, Дульцинею Тобозскую. Въ этой пріятной надежд? оруженосецъ и рыцарь вошли на вершину одного холма, съ котораго они увид?ли свою деревню. При вид? ея, Санчо упалъ на кол?ни и воскликнулъ: «Желанная родина! открой глаза и взгляни за возвращающагося подъ кровъ твой сына твоего Санчо Пансо, вернувшагося если не разбогат?вшимъ, то по крайней м?р? избитымъ. Открой твои объятія и прими приходящаго къ теб? сына твоего Донъ-Кихота, поб?жденнаго другимъ, но поб?дившимъ самого себя, а это, говорятъ, величайшая поб?да, какую можетъ одержать челов?къ. Но я возвращаюсь съ деньгами, и если избили меня, за то научили и кр?пко сид?ть на моемъ м?ст?«.
— Полно вздоръ молоть, сказалъ Донъ-Кихотъ, замолчи и приготовился войти твердымъ шагомъ въ нашу деревню. Тамъ мы дадимъ волю воображенію, устраивая нашъ пасторальный бытъ. Съ посл?днимъ словомъ они сошли съ холма и направились къ своей деревн?.
Глава LVXXIII
Сидъ-Гамедъ говоритъ, что входя въ деревню, Донъ-Кихотъ зам?тилъ возл? того м?ста, гд? молотили хл?бъ, двухъ спорившихъ мальчугановъ.
— Хоть ты тутъ что д?лай, Периквилло, говорилъ одинъ другому, не видать теб? ее никогда, никогда.
Услышавъ это, Донъ-Кихотъ сказалъ Санчо: «другъ мой, Санчо, слышишь ли, что говоритъ этотъ мальчикъ: не видать теб? ее никогда, никогда».
— А намъ что за д?ло до этого? сказалъ Санчо.
— Прим?няя эти слова въ моему положенію, отв?чалъ Донъ-Кихотъ, выходитъ, что не видать уже мн? Дулыцшеи.
Санчо собирался что-то отв?тить, но ему пом?шалъ заяцъ, уб?гавшій чрезъ поле отъ пресл?довавшей его стаи гончихъ. Испуганное животное приб?жало укрыться между ногъ осла. Санчо взялъ зайца за руки и подалъ его Донъ-Кихоту, не перестававшему повторять:
— Странный вы, право, челов?къ, отв?чалъ Санчо, ну предположите, что заяцъ этотъ Дульцинея Тобозская, а гончіе — злые волшебники, превратившіе ее въ крестьянку; она б?житъ, я ее ловлю, передаю вашей милости; вы держите, ласкаете ее въ вашихъ рукахъ, что-жъ тутъ худаго, что за дурной это гн?въ?
Въ эту минуту спорившіе мальчуганы подошли къ рыцарю и оруженосцу, и Санчо спросилъ ихъ, изъ-за чего они спорятъ? сказалось, что мальчуганъ, сказавшій — ты не увидишь ее никогда, взялъ у другаго кл?тку, и не хот?лъ отдавать ее. Санчо досталъ изъ кармана мелкую монету, подалъ ее мальчику за кл?тку, и передавая кл?тку Донъ-Кихоту, сказалъ ему: «ну вотъ вамъ и вс? ваши дурные знаки уничтожены, и какъ я ни глупъ, а все же скажу, что теперь намъ столько же д?ло до нихъ, какъ до прошлогоднихъ тучь. Слыхалъ я, кажись, отъ священника нашей деревни, что истинный христіанинъ не долженъ обращать вниманія на такія глупости, да и ваша милость, кажется, говорили мн? это недавно, и ув?ряли, что только глупцы в?рятъ въ хорошіе и дурные знаки. Забудемъ же объ этомъ и пойдемъ въ деревню».
Донъ-Кихотъ отдалъ подошедшимъ въ нему охотникамъ зайца и отправился дальше. Входя въ свою деревню онъ увид?лъ священника и бакалавра Карраско, читавшихъ молитвы на маленькой лужайк?. Зам?тивъ тутъ кстати, что Санчо поерылъ своего осла какъ попоной, поверхъ взваленнаго за него оружія, той самой, камлотовой туникой разрисованной пламенемъ, въ которой онъ ожидалъ, въ герцогскомъ замк?, въ памятную для него ночь, воскресенія Альтизидоры, над?лъ ослу на голову остроконечную шапку и словомъ нарядилъ его такъ, какъ никогда еще не былъ кажется наряженъ ни одинъ оселъ. Священникъ и бакалавръ въ ту же минуту узнали нашихъ искателей приключеній и кинулись въ нимъ съ распростертыми объятіями. Донъ-Кихотъ сошелъ съ коня и горячо обнялъ друзей своихъ, а между т?мъ деревенскіе ребятишки — эти рысьи глазки, отъ которыхъ ничто не скроется — издали зам?тили уже остроконечную шапку осла и съ криками: «гола, гола, ге! глядите-ка на осла Санчо Пансо, разряженнаго лучше Минго ревульго и на коня Донъ-Кихота, усп?вшаго еще похуд?ть», — выб?жали на встр?чу нашимъ искателямъ приключеній. Окруженные толпою мальчугановъ, сопровождаемые священникомъ и Карраско, вошли
