двоюроднымъ братомъ принялись кр?пко обвязывать веревками Донъ-Кихота. «Ваша милость, сказалъ этимъ временемъ Санчо своему господину; «послушайтесь меня и не хороните вы себя заживо въ этой пещер?. Боюсь я, что бы вы не пов?сили сами себя тамъ, какъ кружку, которую опускаютъ въ колодезь, чтобы сохранить въ ней св?жую воду. Не вамъ, ваша милость, осматривать это подземелье, которое должно быть хуже мавританской тюрьмы».
Обвяжи меня и молчи, отв?тилъ Донъ-Кихотъ; осмотр?ть эту пещеру предназначено именно мн?.
— Умоляю васъ, господинъ Донъ-Кихотъ, сказалъ съ своей стороны двоюродный братъ; осмотрите все въ этой пещер? ста глазами; можетъ быть тамъ найдется что-нибудь пригодное для моей книги, трактующей о превращеніяхъ.
— Будьте покойны, отв?чалъ Санчо; вы знаетъ пословицу: д?ло мастера боится.
— Господа, какъ мы однако недальновидны, сказалъ Донъ-Кихотъ, когда его уже обвязали веревками поверхъ его камзола. Намъ сл?довало запастись колокольчикомъ; мы привязали бы его къ веревк?, и я изв?щалъ бы васъ звонкомъ о томъ, что я живъ и продолжаю опускаться въ пещеру; но д?ло сд?лано, и намъ остается только поручить себя Богу. Съ посл?днимъ словомъ онъ кинулся на кол?нки тихо прочелъ короткую молитву, испрашивая у Господа помощи въ этомъ опасномъ и совершенно новомъ приключеніи, посл? чего громко воскликнулъ: «владычица мыслей моихъ, несравненная Дульцинея Тобозская! если дойдетъ до тебя моя молитва, заклинаю тебя твоей несравненной красотой, услышь меня и не откажи въ твоей помощи, въ которой я такъ нуждаюсь теперь. Я нам?ренъ опуститься въ раскрывающуюся предъ взорами моими бездну, единственно за т?мъ, дабы міръ узналъ, что для того, въ кому ты благоволишь, не существуетъ никакого предпріятія, въ которое онъ не могъ бы вдаться и привести въ счастливому концу».
Говоря это, онъ приблизился къ отверстію пещеры, но прямо войти въ нее было р?шительно невозможно, а нужно было пробиться, и рыцарь принялся разс?кать мечомъ на право и на л?во в?тви хворостника, закрывавшія входъ въ пещеру. Произведенный этими ударами шумъ встревожилъ множество воронъ и вороновъ, вылет?вшихъ такъ стремительно и въ такомъ огромномъ количеств? изъ хворостнику, что они опрокинули Донъ-Кихота, и еслибъ рыцарь в?рилъ въ предзнаменованія также твердо, какъ въ догматы римско-католичесвой религіи, то счелъ бы это дурнымъ знакомъ и не р?шился бы опуститься въ ужасное подземелье. Поднявшись на ноги и вида, что изъ пещеры не вылетаетъ бол?е ни вороновъ, ни летучихъ мышей, ни другихъ ночныхъ птицъ, онъ попросилъ Санчо и двоюроднаго брата тихо опускать его на веревкахъ въ пещеру. Когда рыцарь исчезъ изъ глазъ своихъ спутниковъ, Санчо послалъ ему свое благословеніе, сопровождая его крестнымъ знаменіемъ.
— Да ведетъ тебя Богъ, Подобно Скал? французской и Троиц? Гаетовой [9], сказалъ онъ, слава и цв?тъ странствующаго рыцарства. Иди, всемірный воитель, стальное сердце, жел?зная рука! Да ведетъ тебя Богъ и возвратитъ здравымъ въ св?ту этой жизни, отъ которой ты отказался, чтобы погрести себя въ подземной темнот?«. Двоюродный братъ проводилъ рыцаря почти т?ми же словами.
Донъ-Кихотъ продолжалъ между т?мъ требовать, чтобы канатъ опускали ниже и ниже. Но когда крики его, выходившіе изъ отверстія пещеры, какъ изъ трубы, стали неслышны, Санчо и двоюродный братъ перестали спускать канатъ и хот?ли было начать подымать рыцаря вверхъ; но обождали еще съ полчаса и тогда только стали подымать канатъ, который подавался удивительно легко, какъ будто на конц? его не было никакого груза, что заставило ихъ думать, не остался ли Донъ-Кихотъ въ пещер?. При этой мысли Санчо горько зарыдалъ и быстро потянулъ въ себ? ванатъ, чтобы поскор?е уб?диться въ истин? своего предположенія. Но когда спутники Донъ-Кихота вытянули ужъ саженей восемьдесятъ, тогда только почувствовали тяжесть, чему они невыразимо обрадовались; наконецъ на разстояніи десяти саженей они явственно увид?ли самого Донъ-Кихота. Не помня себя отъ радости, Санчо закричалъ ему: «милости просимъ, милости просимъ, пожалуйте, добрый мой господинъ; мы было ужъ думали, что вы остались въ этой пещер?«. Донъ-Кихотъ не отв?чалъ ни слова, и когда его совс?мъ уже вытащили за св?тъ, тогда только увид?ли, что у него закрыты глаза и онъ спитъ. Его положили на землю и развязали веревки, но рыцарь все спалъ. Санчо и двоюродный братъ принялись тогда ворочать, трясти его и достигли наконецъ того, что разбудили Донъ-Кихота, хотя и не скоро. Протягивая свои члены, какъ челов?къ, пробужденный отъ глубока. го. сна, рыцарь смотр?лъ сначала съ удивленіемъ по сторонамъ и черезъ н?сколько времени воскликнулъ: «друзья мои! вы оторвали меня отъ такого чудеснаго зр?лища, какое не радовало взоровъ еще ни одного смертнаго. Теперь я вижу, что земныя радости проходятъ, какъ т?ни, или сонъ, и увядаютъ, какъ полевые цв?ты. О, несчастный Монтезиносъ! О, израненный Дюрандартъ! О, злополучная Белерма! О, рыдающій Гвадіана! и вы, злосчастныя дщери Руидеры, показывающія въ вашихъ обильныхъ водахъ — слезы, проливаемыя вашими прекрасными глазами!»
Двоюродный братъ и Санчо съ большимъ вниманіемъ слушали Донъ-Кихота, который какъ будто съ неимов?рными болями выжималъ слова изъ своихъ внутренностей. Спутники рыцаря просили объяснить имъ его загадочныя слова и разсказать, что вид?лъ онъ въ этомъ аду, въ который онъ нисходилъ.
— Вы называете пещеру эту адомъ? воскликнулъ Донъ-Кихотъ; н?тъ, н?тъ, друзья мои, она не заслуживаетъ такого названія. Но прежде ч?мъ разсказывать, что вид?лъ онъ въ пещер?, рыцарь попросилъ дать ему по?сть, чувствуя страшный голодъ. Исполняя его просьбу, на трав? разостлали коверъ, или попону, покрывавшую осла двоюроднаго брата, развязали котомки и путешественники наши, дружески ус?вшись кругомъ, пооб?дали и поужинали разомъ. Когда попону убрали, Донъ-Кихотъ сказалъ своимъ спутникамъ: «сидите, д?ти мои, и выслушайте внимательно то, что я вамъ разскажу».
Глава XXIII
Было четыре часа пополудни. Такъ какъ солнце не очень жгло и бросало на землю лишь слабый св?тъ, съ трудомъ пробивавшійся сквозь тучи, заволокiія небо, поэтому Донъ-Кихотъ, отдыхая въ т?ни, ногъ спокойно разсказать своимъ слушателямъ все, что вид?лъ онъ въ Монтезиносской пещер?.
— На глубин? дв?надцати или много четырнадцати туазовъ, такъ началъ онъ свой разсказъ, въ пещер? этой образовалось вогнутое и совершенно полое пространство такой величины, что въ немъ могла бы свободно пом?ститься большая повозка съ мулами. Еле зам?тный св?тъ проходитъ въ него сквозь щели земной поверхности. Это пустое пространство я зам?тилъ тогда, когда уже почувствовалъ себя утомленнымъ отъ долгаго опусканія внизъ на канат?, и р?шился немного отдохнуть тамъ. Я подалъ вамъ знакъ не спускать больше веревки, пока я не подамъ вамъ другаго знака, — но вы, в?роятно, не слыхали меня. Д?лать было нечего, я подобралъ канатъ, устроилъ себ? изъ него круглое сид?нье, и расположился на немъ, размышляя, какъ мн? добраться до глубины подземелья, не им?я надъ собой никого, кто бы меня поддерживалъ. Задумавшись объ этомъ я заснулъ, какъ мертвый, и неожиданно проснулся среди восхитительн?йшаго луга, какой только можетъ создать самая роскошная природа и нарисовать самое пылкое воображеніе. Я открылъ, протеръ глаза, почувствовалъ, что я не сплю, что я бодрствую, какъ нельзя бол?е, и однако я все еще теръ себ? грудь и виски, желая уб?диться окончательно, я ли это, или же какой-нибудь призракъ ус?лся на мое м?сто. Но осязаніе, чувство, размышленіе, словомъ все удостов?ряло меня, что это я самъ, и сижу совершенно также, какъ теперь. И вижу я пышный замокъ, ст?ны котораго казались сложенными изъ драгоц?ннаго, прозрачнаго хрусталя, вижу, какъ раскрываются его гигантскія двери, и изъ нихъ выходитъ на встр?чу мн? маститый старецъ, закутанный въ длинный, влачившійся по земл? фіолетовый плащъ; грудь и плечи старика были покрыты зеленымъ атласнымъ покрываломъ, эмблемой учености, а голова черной бархатной шапочкой. Борода его, казавшаяся б?л?е сн?га, ниспадала ниже пояса. Онъ былъ безоруженъ, и въ рукахъ держалъ только четки, изъ которыхъ каждая была больше порядочнаго ор?ха, — а десятая равнялась страусову яйцу. Его походка, турнюра, почтенное лицо, его строгій, внушающій уваженіе видъ, все преисполняло меня удивленіемъ и благогов?ніемъ къ старцу. Онъ приблизился со мн?, и сказалъ, горячо обнявъ меня: «давно, давно, мужественный рыцарь Донъ-Кихотъ Ламанчскій, жильцы этого уединеннаго, очарованнаго м?ста, мы ждемъ твоего прихода! мы ждемъ тебя, о рыцарь, да пов?даешь ты міру о томъ, что скрыто въ этой глубокой пещер?, въ которую ты опустился; подвигъ этотъ предназначено было совершить только твоему непоб?димому мужеству, твоему непоколебимому самоотверженію. Сл?дуй за мною, и я
