отъ меня съ вашими курами.
— Полноте шутить, воскликнулъ Санчо; говорите, что у васъ есть и довольно переливать изъ пустаго въ порожнее.
— Есть у меня воловьи или телячьи ноги, сказалъ хозяинъ, похожія немного на бараньи, приготовленныя съ лукомъ, чеснокомъ и салонъ: варясь въ печи он? сами просятъ скушать ихъ.
— Давайте ихъ вс?хъ сюда, воскликнулъ Санчо; я заплачу за нихъ лучше всякаго другаго: — это блюдо самое по мн?; и все равно воловьи или телячьи эти ноги, лишь бы он? были ноги.
— Я оставлю ихъ для васъ однихъ, сказалъ хозяинъ, къ тому же зд?сь находятся теперь все люди порядочные, которые возятъ съ собою провизію, кухню и поваровъ.
— Ужь не знаю, есть ли кто порядочн?е моего господина, отв?тилъ Санчо, но его званіе не позволяетъ ему возить съ собою корзинъ съ провизіей и винами. Мы располагаемся съ нимъ среди луговъ и закусываемъ жолудями и ягодами.
Такого-то рода разговоръ велъ Санчо съ хозяиномъ, и когда посл?дній спросилъ оруженосца, это такой его господинъ? Санчо ничего не отв?тилъ на это. Между т?мъ къ ужину Донъ-Кихотъ вошелъ въ свою комнату, хозяинъ принесъ бараньи ноги, и рыцарь с?лъ за столъ.
Скоро въ сос?дней комнат?, отд?ленной отъ комнаты Донъ-Кихота только легкой перегородкой, рыцарь услышалъ что этого говоритъ.
— Донъ Іеронимъ, заклинаю васъ жизнью, прочтите, въ ожиданіи ужина, другую главу второй части Донъ-Кихота Ламанчскаго [19]. Услышавъ свое имя, Донъ-Кихотъ приподнялся со стула, и, весь обратившись въ слухъ, сталъ слушать, что говорятъ про него.
— Донъ-Жуанъ, отв?тилъ донъ Іеронинъ, къ чему читать эти глупости? Кто прочелъ первую часть Донъ-Кихота, тотъ не можетъ читать этой второй.
— И однако, сказалъ Донъ-Жуанъ; намъ все таки не м?шало бы прочесть ее; н?тъ такой дурной книги, въ которой не было бы чего-нибудь хорошаго. Одно мн? не нравится въ ней — это то, что Донъ-Кихотъ перестаетъ любить Дульцинего.
Услышавъ это, Донъ-Кихотъ съ негодованіемъ воскликнулъ: «тому, кто скажетъ, что Донъ-Кихотъ Ламанчскій забылъ или можетъ забыть Дульцинею Тобозскую, я докажу равнымъ оружіемъ, что онъ сильно ошибается; Донъ-Кихотъ не можетъ забывать, а Дульцинея не можетъ быть забываема. Девизъ Донъ-Кихота постоянство, а произнесенный имъ об?тъ быть неизм?нно в?рнымъ своей дам?.»
— Кто это говоритъ? спросили въ другой комнат?.
— Никто, другой, какъ самъ Донъ-Кихотъ Ламанчскій отв?тилъ рыцарь, который станетъ поддерживать съ оружіемъ въ рукахъ не только все сказанное имъ, но даже все то, что онъ скажетъ: у хорошаго плательщика за деньгами д?ло не станетъ.
Въ ту же минуту два благородныхъ господина (по крайней м?р? за видъ они казались такими) отворили дверь своей комнаты и одинъ изъ нихъ, кинувшись на шею Донъ-Кихоту, дружески сказалъ ему: «вашъ образъ не можетъ скрыть вашего имени, ни ваше имя вашего образа. Вы, безъ всякаго сомн?нія, истинный Донъ-Кихотъ Ламанчскій, путеводная зв?зда странствующаго рыцарства, вопреки тому автору, который вознам?рился похитить у васъ ваше имя и уничтожить ваши подвиги въ этой книг?.» При посл?днемъ слов? онъ взялъ изъ рукъ своего товарища книгу и передалъ ее Донъ-Кихоту. Рыцарь взялъ книгу, молча перелисталъ ее и не много спустя отдалъ назадъ. Въ этомъ немногомъ, что я прочелъ зд?сь, сказалъ онъ, я нашелъ три несообразности: первое, н?сколько словъ прочитанныхъ въ предисловіи [20]; во вторыхъ ея аррагонскій языкъ, и въ третьихъ, это особенно доказываетъ нев?жество автора, ложь въ самомъ важномъ м?ст?: онъ называетъ жену Санчо Пансо — Терезу Пансо — Маріей Гутьерецъ [21]; если же онъ лжетъ въ главномъ, то можно думать, не лжетъ ли онъ и во всемъ остальномъ.
— Нечего сказать, славный историкъ, воскликнулъ Санчо; видно отлично знаетъ онъ насъ, если жену мою Терезу Пансо называетъ Маріей Гутьерецъ. Ваша милость, возьмите, пожалуйста, эту книгу и посмотрите пом?щенъ-ли я тамъ и изуродовано ли и мое имя.
— Должно быть вы — Санчо Пансо, оруженосецъ господина Донъ-Кихота? сказалъ донъ- Іеронимъ.
— Да, я этотъ самый оруженосецъ и горжусь этимъ, отв?тилъ Санчо.
— Ну такъ, клянусь Богомъ, воскликнулъ донъ-Іеронимъ, историкъ этотъ описываетъ васъ вовсе не такимъ порядочнымъ челов?комъ, какимъ я вижу васъ. Онъ выставляетъ васъ глупцомъ и нисколько не забавнымъ обжорой, — словомъ далеко не т?мъ Санчо, какимъ изображены вы въ первой части исторіи господина Донъ-Кихота.
— Прости ему Богъ, отв?тилъ Санчо, лучше бы онъ оставилъ меня въ моемъ углу и не вспоминалъ обо мн?; устроить пляску можно только ум?ючи играть на скрипк? и святой Петръ только въ Рим? находится у себя дома.
Путешественники пригласили Донъ-Кихота отъужинать вм?ст? съ ними, говоря, что въ этой корчм? нельзя найти кушанья, достойнаго такого рыцаря, какъ Донъ-Кихотъ. Всегда в?жливый и предупредительный, Донъ-Кихотъ уступилъ ихъ просьбамъ и поужиналъ вм?ст? съ ними, оставивъ Санчо полнымъ хозяиномъ поданнаго ему ужина. Оставшись одинъ Санчо с?лъ на верхнемъ конц? стола, а рядомъ съ нимъ хозяинъ, тоже большой охотникъ до воловьихъ ногъ;
За ужиномъ Донъ-Жуанъ спросилъ Донъ-Кихота: вышла ли Дульцинея Тобозская замужъ, родила ли, беременна ли она, или, храня об?тъ непорочности, она помнитъ о влюбленномъ въ нее рыцар?.
— Дульцинея чиста и невинна еще, сказалъ Донъ-Кихотъ, а сердце мое бол?е постоянно теперь ч?мъ когда-нибудь; отношенія наши остаются по прежнему платоническими, но только увы! красавица превращена въ отвратительную крестьянку. И онъ разсказалъ имъ во всей подробности очарованіе своей дамы, свое приключеніе въ Монтезиносской пещер? и средство, указанное мудрымъ Мерлиномъ, для разочарованія Дульцинеи, состоявшее, какъ изв?стно въ томъ, чтобы Санчо отодралъ себя. Съ необыкновеннымъ удовольствіемъ слушали путешественники изъ устъ самого Донъ-Кихота его удивительныя приключенія. И они столько же удивлялись безумію рыцаря, сколько изяществу, съ какимъ онъ разсказывалъ свои безумства, являясь то умнымъ и мыслящимъ челов?комъ, то заговариваясь и начиная городить чепуху; слушатели его р?шительно не могли опред?лить, на сколько далекъ онъ отъ безумца и отъ мудреца.
Санчо между т?мъ поужиналъ и, оставивъ хозяина, отправился въ своему господину; «пусть меня пов?сятъ», сказалъ онъ, входя въ комнату, «если авторъ этой книги не хочетъ разсорить насъ. И если онъ называетъ меня, какъ вы говорите, обжорой, такъ пусть не называетъ хоть пьяницей».
— А онъ именно пьяницей и называетъ васъ, перебилъ донъ-Іеронимъ. Не помню гд? и какъ, но знаю, что онъ выставляетъ васъ не совс?мъ въ благопріятномъ св?т?.
— Пов?рьте мн?, господа, отв?тилъ Санчо, что Донъ-Кихотъ и Санчо, описанные въ этой исторіи, совс?мъ не т?, которые описаны въ исторіи Сидъ-Гамедъ Бененгели; — у Сидъ-Гамеда описаны мы сами: господинъ мой мужественный, благоразумный, влюбленный; я — простой, шутливый, но не обжора и не пьяница.
— Я въ этомъ ув?ренъ, сказалъ Донъ-Жуанъ, и скажу, что сл?довало бы запретить, еслибъ это было возможно, кому бы то ни было, кром? Сидъ-Ганеда, описывать приключенія господина Донъ-Кихота, подобно тому какъ Александръ не позволилъ срисовывать съ себя портретовъ никому, кром? Аппеллеса.
— Портретъ мой пусть пишетъ кто хочетъ, зам?тилъ Донъ-Кихотъ, но только пусть не безобразятъ меня; — всякое терп?ніе лопаетъ наконецъ, когда его безнаказанно оскорбляютъ.
— Какъ можно безнаказанно оскорбить господина Донъ-Кихота, отв?тилъ Донъ-Жуанъ; какого оскорбленія не отмститъ онъ, если только не отразилъ его щитомъ своего терп?нія, которое должно быть могуче и широко.
Въ подобныхъ разговорахъ прошла большая часть ночи; и хотя Донъ-Жуанъ и его другъ упрашивали Донъ-Кихота прочесть еще что-нибудь въ новой исторіи его и увид?ть какимъ тономъ поетъ онъ тамъ, но Донъ-Кихотъ на отр?зъ отказался отъ этого. Онъ сказалъ, что считаетъ книгу эту прочтенной имъ, негодной отъ начала до конца, и вовсе не желаетъ обрадовать автора ея изв?стіемъ, что ее читалъ Донъ-Кихотъ. «Къ тому же,» добавилъ онъ, «не только глазъ, но даже самая мысль должна отворачиваться отъ всего грязнаго, гаерскаго и неприличнаго.
Донъ-Кихота спросили, куда онъ нам?ренъ отправиться? «Въ Сарагоссу,» сказалъ Донъ-Кихотъ, «чтобы присутствовать на каждогодно празднуемыхъ тамъ играхъ». Донъ-Жуанъ сказалъ ему на это, что въ новой
