отбоя жду тебя у подвальной лестницы первого подъезда. Придешь? Не сдрейфишь?
– Приду, если ты мне еще и бант такой... как роза, на резинке купишь.
– Ну-у-у, это мы еще поглядим, наработаешь ли ты на розу-то! – расхохотался Колян, еще раз ущипнул ее и юркнул обратно в телевизионную комнату, досматривать про десантников.
Лиля знала, что у старшеклассников имеются ключи от подвала, где они режутся в карты, распивают принесенные из города алкогольные напитки, курят и занимаются прочими делами, которые не приветствуются воспитателями детдома, но на которые они смотрят сквозь пальцы. Этим же вечером Лиля спустилась к подвалу не только без всякого страха, но даже, наоборот, с нетерпением: она теперь тоже станет допущенной до свободной и почти взрослой жизни. Колян Семагин ждал ее у двери, которую уже предусмотрительно открыл. Он втащил ее в холодное полутемное помещение, в котором раздавались странно булькающие и рычащие звуки. Лиля невольно вздрогнула, а Семагин тут же ее успокоил:
– Не бойся, это в трубах шумит. Тут все прогнило... везде подтекает, так что будь осторожна, не поскользнись. Под ноги, говорю, смотри!
Лиле понравилось, что Колян так о ней заботится, и она подумала, что целовать его ей вовсе не будет противно. Она умеет ценить хорошее отношение.
– Может, не пойдем дальше? – предложила она. – Я могу тебя и тут поцеловать.
– Не-е-е, – отмахнулся Семагин. – Там, дальше, у нас лежанка сделана. Мы у завхозихи пару старых покрывал стырили и даже одно одеяло. Так что там можно со всеми удобствами...
Когда они выбрели к неказистому сооружению, которое Колян назвал лежанкой, Лиля успела промочить ноги в хлюпающей под ногами холодной жиже.
– Ну! Ложись! – скомандовал Семагин, показывая на застеленные старыми потертыми детдомовскими покрывалами ящики, и даже заботливо свернул в виде подушки сивое драное одеяло.
– Зачем ложиться-то? – удивилась Лиля.
– Так удобнее же, чем стоя-то. Ты ложись, не бойся, я тебя не съем... – хохотнул Колян и подтолкнул ее к импровизированной лежанке.
– Я и не боюсь... – искренне ответила она и осторожно присела на ящики.
Колян тут же опрокинул ее навзничь и принялся целовать мокрыми губами куда придется: в щеки, нос, лоб и, конечно, в губы. Когда они договаривались с Семагиным у телевизионной комнаты, Лиля думала, что все будет выглядеть несколько по-другому, но все же не сопротивлялась, поскольку поцелуи входили в условия договора. Она свое слово сдержит. Коровка и роза из ленты того стоят. Когда же Колян принялся расстегивать на ее груди линялый детдомовский халатик, Лиля отпихнула его изо всех сил, крикнув:
– Мы так не договаривались!
– Почему же? – тяжело дыша, спросил Семагин. – Ты же хотела розу на резинке...
– Ну... хотела...
– Так за розу, милая моя, надо еще потрудиться...
– И что же ты хочешь за розу? – медленно спросила Лиля, уже понимая, что согласится на все, только постарается продать себя подороже, раз уж время пришло.
– А то ты не понимаешь... – ядовито произнес Колян.
– Поняла уже, – согласилась она и начала диктовать условия: – Значит, так: за розу я сама расстегиваю халат и... могу даже задрать майку... Но... готова снять и все остальное, если ты дашь за это хорошую цену!
– Чего хочешь-то? – хрипло спросил Семагин.
– А я не знаю, что в городе можно купить такого, чего ни у одной нашей девчонки нет.
– Я тоже не знаю...
– Так вот: за розу я... – Она рывком распахнула халат и взялась обеими руками за подол застиранной детской маечки: – И еще поднимаю это...
У Семагина отвисла челюсть, когда перед ним оказались еще не полностью развившиеся, но уже очень соблазнительные девичьи груди. Он протянул к ним руку, но Лиля резко ударила его своей ладонью и, привстав на колени, быстро спустила перед ним такие же пожелтевшие, как детдомовская маечка, ветхие трусишки.
– Ты сможешь дотронуться до всего этого, если принесешь мне божью коровку, розу из ленты и еще что-нибудь такое, чему будут завидовать все девчонки! – выкрикнула она. – Согласен?
Разве мог Колян Семагин отказаться от таких перспектив, тем более что красную божью коровку он давно купил впрок.
После следующего же возвращения из города Семагин уже в столовой начал подмигивать Лиле обоими глазами попеременно и корчить самые ужасные рожи. Смысл их Лиле был понятен.
– Показывай, – потребовала она, когда он снова привел ее, опять промочившую ноги, на лежанку в булькающем и рычащем подвале.
Колян выложил перед ней на покрывало поблескивающую новым пластиком божью коровку, розу из алой креповой ленты и тонкое дешевенькое колечко с красной стекляшкой. Лиля восхищенно охнула. Колечко пришлось, что называется, по руке. Роза тоже была пышной, ну а уж божья коровка – это так, обязательное приложение, о котором даже и говорить не стоило.
Пока Семагин сосредоточенно обследовал ее подростковое тело, Лиля, блаженно улыбаясь, думала только о том, как завтра же утром, за завтраком, Галька Петрова вылупит свои глупые глазищи, когда увидит колечко с кроваво-красным камешком. Еще бы! Это вам не какая-то детская божья коровка! Хотя, пожалуй, коровку тоже стоит прицепить, лишней не будет. Пусть знают, что у нее все есть! Очнулась Лиля только тогда, когда между ног стало жутко больно.
– Ты что делаешь, гад?! – крикнула она, выскользнула из-под Семагина и взглянула на лежанку. Только тогда и поняла, что именно он с ней сделал – на покрывале расплывалось темное кровавое пятно.
– Ты это... того... ты не бойся... Попервости так всегда бывает... – зачастил Колян, торопливо натягивая здорово вытянутые на коленках тренировочные штаны.
– А т-ты от-ткуд-да з-знаешь? – стуча зубами от страха и озноба, спросила Лиля.
– Так... р-ребята рассказывали... Они-то уж знают... Это называется... потеря дев- ственности... кровь в-всегда бывает, но недолго... Вот увидишь: все быстренько заживет, и ты снова будешь как новенькая... – Колян похлопал ее по узенькому плечику и философски заметил: – Не ты, Лилька, первая, не ты последняя... У всех девок так бывает...
– Как новенькая, говоришь? – по-змеиному прошипела Лиля. – Ну погоди, Семагин! Ты теперь будешь вечным моим рабом до самого твоего выпуска... или...
– Что «или»?
– Или я расскажу директору, что ты меня заманил в подвал всякими розочками с колечками и изнасиловал! Представляешь, как тебя из комсомола выпрут и какую тебе характеристику напишут? Да тебя ни одно захудалое ПТУ не возьмет, не то что приборостроительный техникум, в который ты намылился!
– Ха! Да плевать директору на какую-то Лильку! – расхохотался Семагин, который точно знал, что говорил: детдомовские парни покупали себе девчонок за жалкие безделушки, а Николай Савельевич – за мелкие послабления в режиме.
– Согласна, что Савельичу плевать, – не стала его разубеждать Лиля. Она сотрясалась всем телом от озноба и волнения, но точно знала, что еще сказать, чтобы Колян перестал хохотать и корчить презрительные морды. Она обняла себя за плечи руками, пытаясь унять дрожь, и заявила: – А вот тем теткам с дядьками, которые приходят к нам со всякими проверками, будет не наплевать! Я им скажу, что у тебя есть ключи от подвала, и про лежанку расскажу, и про то, чем вы тут занимаетесь, и как ты надо мной издевался! Даже если тебе характеристику не испортят, подвальчик точно прикроют. Представляешь, что с тобой ребята сделают?
– Да они с тобой сделают, дура!
– Ой, не скажи, Колька! Уж я-то вывернусь, я-то придумаю что сказать и какие представить доказательства! Или ты меня не знаешь?
– Ты не сделаешь этого, Лилька! – выкрикнул Семагин, который тут же смекнул, что картавая Лягушка действительно на малом не остановится, и эхо от его взволнованного голоса раскатилось по всему мокрому подвалу.
– Почему не сделаю? – усмехнулась она.
– Потому что ты сама на все согласилась!
– Врешь! Не на все! Мы договаривались, что ты только... потрогаешь, а ты что?
– А я что? Больно интересно только трогать! Я, если хочешь знать, уже столько такого добра... перетрогал...
– Значит, так, Семагин! – опять принялась диктовать условия Лиля, одновременно одеваясь. – Если ты хочешь нормально закончить школу и выбраться наконец из этого чертового детдома, ты теперь всегда будешь делать за меня алгебру с геометрией. И еще физику. А с гулянок по городу станешь приносить что-нибудь этакое... вроде колечка... И еще сладкое!
– Вот замечательно! – шлепнул себя по бокам Колян. – Тебе, значит, все, а мне шиш на постном масле? А морда у тебя не треснет, Лягушка картавая?
– Ну почему же тебе ничего... – пропустив обидное прозвище мимо ушей из меркантильных соображений, Лиля хитро на него посмотрела и даже подмигнула. – А тебе я разрешаю всем рассказывать, будто я – твоя девушка и что мы давно уже... ну... как взрослые... Понял?
– И зачем же мне такое надо? – Семагин с недоумением посмотрел на бледную, худосочную и малоинтересную Лильку-лягушку.
– А затем, что как только у меня все заживет, мы с тобой... Ну... в общем, я хочу еще раз попробовать, когда уже больно не будет. Говорят, что это здорово приятно. А тебе, Колян, было приятно?
– Да не понял я... Ты ж орать начала как сумасшедшая...
– Вот и проверим!
И они проверили. И неоднократно. И очень скоро Лиля вошла во вкус. Ее новое положение семагинской девушки, которую он, как мог, украшал колечками, бусиками и прочей самой дешевой бижутерией, резко выделило ее из числа других воспитанниц. К ней, расфуфыренной разноцветными розочками, начали подваливать и другие детдомовские парни. Лиля никому не отказывала и вскоре стала почти такой же «богатой», как знаменитый Том Сойер, продававший
