свернула в сторону Версаля и затерялась среди, деревьев, он произнес три слова, вырвавшихся из глубины его сердца после глубокого размышления:
— Она его пожалеет!
Глава 10. ДОМ НА УЛИЦЕ НЕВ-СЕН-ЖИЛЬ
У дома лесника Филипп увидел наемную карету и вскочил в нее.
— На улицу Нев-Сен-Жиль, да побыстрее! — приказал он кучеру.
Автомедон note 37 за двадцать четыре су доставил трепещущего Филиппа на улицу Сен-Жиль, к особняку Калиостро.
Особняк, отличавшийся необыкновенной величественностью, в то же время был необыкновенно прост.
Филипп спрыгнул на землю, бросился на крыльцо и обратился к двум слугам одновременно.
— Его сиятельство граф Калиостро у себя? — спросил он.
— Его сиятельство сейчас уходит, — отвечал один из слуг.
— В таком случае это лишний повод, чтобы я поторопился, — сказал Филипп, — мне необходимо поговорить с ним прежде, чем он уйдет. Доложите: шевалье Филипп де Таверне.
Филипп вошел в дом, и им овладело волнение, которое вызвал у него спокойный голос, повторивший его имя вслед за слугой.
— Извините, — сказал шевалье, поклонившись мужчине высокого роста и недюжинной силы, мужчине, который был не кем иным, как тем самым человеком, которого мы уже видели сначала за столом маршала де Ришелье, затем у чана Месмера, затем в комнате мадмуазель Оливы и, наконец, на балу в Опере.
— Я ждал вас.
Филипп нахмурил брови.
— Как — ждали?
— Ну да, я жду вас уже два часа. Ведь не то час, не то два — не так ли? — прошло с тех пор, когда вы решили прийти сюда, но некое происшествие, от вашей воли не зависевшее, заставило вас отложить осуществление этого намерения?
Филипп сжал кулаки; он почувствовал, что этот человек приобретает какую-то странную власть над ним.
Но тот не обратил никакого внимания на нервные движения взволнованного Филиппа.
— Садитесь же, господин де Таверне, прошу вас, — сказал он.
— Полноте, довольно шарлатанства! Если вы вещун — что ж, тем лучше для вас, ибо вам уже известно, что я хочу сказать, и вы можете заблаговременно укрыться в убежище.
— Укрыться… — с какой-то особенной улыбкой подхватил граф, — но от чего я должен укрываться, скажите, пожалуйста.
— Если вы вещун, значит, это вам ведомо.
— Пусть так! Чтобы доставить вам удовольствие, я избавлю вас от труда излагать мне причину вашего визита: вы пришли искать со мной ссоры.
— Стало быть, вы знаете, из-за чего я ищу ее? — воскликнул Филипп.
— Из-за королевы. А теперь ваш черед. Продолжайте, я вас слушаю.
— Появился некий памфлет…
— Памфлетов много.
— Это верно, но я говорю о том памфлете, что направлен против королевы. Калиостро кивнул головой.
— Не отрицаю.
— К величайшему счастью, эта тысяча экземпляров не попала к вам в руки?
— А почему вы так думаете? — спросил Калиостро.
— Потому, что я встретил рассыльного, который нес кипу газет, потому что я заплатил ему за них, потому что я отправил их к себе домой, а там мой слуга, которого я предупредил заранее, должен был принять их.
— Почему же вы самолично не доводите дел до конца?
— Я не довел дела до конца, потому что в то время, как мой слуга избавлял эту тысячу экземпляров от вашей странной библиомании, я уничтожал остальную часть тиража.
— Таким образом, вы уверены, что тысяча экземпляров, предназначавшаяся мне, находится у вас?
— Уверен.
— Вы ошибаетесь.
— Почему? — спросил Таверне, и сердце у него сжалось. — Каким же образом они могут оказаться не у меня?
— Да потому, что они здесь, — спокойно ответил граф, прислонившись к камину.
Филипп сделал угрожающий жест.
— Вы думали, — продолжал граф, — что вам пришла в голову удачная мысль подкупить рассыльного? Но у меня есть управляющий, и моему управляющему тоже пришла в голову некая мысль. За это я ему и плачу; он догадался, что вы придете к газетчику, что вы встретите рассыльного, что вы этого рассыльного подкупите; он проследовал за ним и пригрозил ему, что заставит его вернуть золото, которое вы ему дали; рассыльный испугался и вместо того, чтобы продолжать путь к вашему особняку, проследовал за моим управляющим сюда. Вы не верите?
— Не верю.
— Загляните в этот шкаф и потрогайте брошюры. С этими словами он открыл дубовый шкаф с восхитительной резьбой и указал бледному шевалье на центральное отделение, где лежала тысяча экземпляров брошюры, все еще пропитанных запахом плесени — запахом влажной бумаги.
— Мне представляется, что вы человек храбрый, — заговорил Филипп, — а потому я требую, чтобы вы дали мне удовлетворение со шпагой в руке.
— А за что я должен дать вам удовлетворение?
— За оскорбление, нанесенное королеве, оскорбление, соучастником которого вы становитесь, храня у себя хотя бы один экземпляр этого листка.
— По правде говоря, вы находитесь в заблуждении, и это меня огорчает,
— не меняя позы, отвечал Калиостро. — Я любитель новостей, скандальных слухов, разных однодневных штучек. Я коллекционирую их для того, чтобы потом вспомнить о тысяче вещей, о которых забыл бы, если бы не принял этой предосторожности.
— Порядочный человек не коллекционирует подлостей.
— Извините меня, но я не разделяю вашего мнения об этой брошюре; может быть, это и памфлет, но не подлость.
— Признайтесь, по крайней мере, что это ложь!
— Вы снова заблуждаетесь, ибо ее величество королева была у чана Месмера!
— Это неправда!
— Я отвечаю вам за каждое слово; я ее видел.
— Вы ее видели?
— Так же, как вас.
Филипп посмотрел своему собеседнику в лицо. Его глазам, таким честным, таким благородным, таким красивым хотелось выдержать сверкающий взгляд Калиостро, но в конце концов эта борьба утомила Филиппа, и он отвел глаза.
— Что ж! — вскричал он. — Я ни на чем не настаиваю, кроме того, что вы лжете!
— Во Франции существует пословица, которая гласит:
«Изобличение во лжи заслуживает пощечины», — заметил Калиостро.
— В таком случае, я удивлен, что до сих пор не вижу, чтобы ваша рука замахивалась на меня, коль скоро вы дворянин и коль скоро вам известна французская пословица.
— Прежде чем сделать меня дворянином или научить меня французской пословице. Бог сотворил меня человеком и приказал мне любить моего ближнего.
— Вы хотите сказать, что отказываетесь дать мне удовлетворение со шпагой в руках?
— Я не плачу долгов, которых я не делал.
