спохватилась:
– Да ты промок до нитки… Погоди-ка…
Она вернулась через несколько минут с ворохом сухой одежды в одной руке и парой сапог в другой:
– На-ка, примерь… Должно подойти тебе…
Одежда была не новая, но чистая и искусно зачиненная. Толстуха отвернулась, чтобы не глядеть на одевающегося Руала, и это было очень кстати: ему удалось незаметно перепрятать статуэтку.
– Я тут за хозяйку, – рассказывала тем временем женщина, – и пошить, и постирать, и зачинить… На все, бывало, и рук не хватит… Ты садись к огоньку, погрейся… И ужина дожидаться нечего – тут с обеда похлебка осталась. Хозяин не любит, чтоб пропадало…
Руал натянул сапоги – они были великоваты.
– Да, – продолжала женщина, – муженек мой пошире был в кости… Ростом такой же, а ножища здоровая…
– Ничего, – сказал Руал благодарно. – Спасибо.
Ужинали в просторной, просто обставленной столовой; работники и прислуга сели за стол вместе с хозяйской семьей. Хозяин восседал во главе стола; под его сверлящим взглядом ежились по рангу разместившиеся домочадцы: мальчик лет двенадцати – хозяйский сын, дочь хозяина, миловидная девушка с гладко зачесанными светлыми волосами, далее кухарка и десяток работников – все молодые крепкие парни. В самом конце стола, на приставленной табуретке сидел Руал – в добротной крестьянской одежде, сам сейчас похожий на любого из них.
Никто не смел прикоснуться к ложке, пока хозяин не отправил первую порцию кукурузной каши себе в рот. Тогда раздался торопливый стук – работники спешили выловить лучший кусок сала из стоявших посреди стола общих тарелок.
Руал, утоливший первый голод на кухне, рассеянно жевал хлеб и наблюдал за едоками.
Кухарка то и дело задорно на него поглядывала – не разделяй их длинный стол, она, возможно, подсунула бы ему лишний кусочек. Веснушчатый голубоглазый парень, негостеприимно обошедшийся с Руалом у ворот, старательно его не замечал, остальные иногда косились с умеренным любопытством – больше всех интересовался парнишка, который увел на конюшню герцогова жеребца. Мальчик, хозяйский сын, явно тяготился присутствием отца – сидел, горбясь, и нехотя ковырял ложкой в тарелке. Хозяйская же дочь за время ужина раз пять обменялась быстрым взглядом с сидящим напротив круглолицым темноволосым юношей, который дважды поперхнулся кашей.
Но вот хозяин крякнул и отодвинул тарелку. Все поспешно встали; опоздавшие на ходу запихивали в рот недоеденные куски хлеба. Руал поднялся тоже. Хозяйская дочь последний раз глянула на темноволосого, ее брат громко икнул, а кухарка заговорщически подмигнула Руалу.
Работники ночевали в длинном низком сарае, прямо на усыпанном сеном полу, укутавшись в одеяла. Руалу отвели место у выхода, где сено было пореже и из-под двери тянуло сыростью. Вскоре сарай наполнился густым храпом здоровых и сильных людей, уставших после тяжелой работы.
Руал лежал, глядя в темный потолок; ему представлялся герцог, вылетающий из спальни нагишом, но в собачьем ошейнике, и его челядь в полном сборе, встречающая своего господина немым вопросом, переходящим в трогательное сочувствие. Руал жестко оскалился: вельможа приговорил себя, угрожая Маррану и привязав его к седлу. Расплата была сладостной и от этого не менее справедливой.
Он скользнул рукой за пазуху – золотая ящерица встретила его ладонь дружеским, как ему показалось, прикосновением. Ты свидетель, подумал Руал. Я никогда не пощажу и не попрошу пощады.
Мысли его переметнулись к сегодняшнему дню – он вспомнил о потере лошади. Конечно, повредивший ногу жеребец не смог бы продолжать путь немедленно, как этого хотелось Руалу, и все же лошадь – это капитал. Не следует прощать хозяину этой грабительской сделки… Он повернулся на бок и подумал о хозяйской дочери.
Лениво стучал дождь по дощатой крыше сарая.
Руал сел. Работники спали, сотрясая воздух храпом. Руал бесшумно поднялся и вышел под слабеющий дождь.
Ферма была погружена во тьму, только на кухне светилось тусклое окошко да не спали наверху, в комнатах хозяина. Руал наугад ступил несколько шагов – и замер, потому что совсем рядом, у поленницы, маячила чья-то белая рубашка. Вскоре оказалось, что обладатель рубашки был не один – не мог же он шептаться сам с собою. Руал, чьи глаза давно привыкли к темноте, разглядел светлые, гладко зачесанные волосы и радостно поблескивающие глаза.
Влюбленные прощались – вскоре настороженное ухо Руала различило звук робкого поцелуя, и сразу вслед за этим девушка бесшумно заторопилась к дому, а темноволосый – это был именно он – прокрался к двери сарая и, оглядевшись, нырнул в темноту. Руал благоразумно пригнулся за поленницей.
Девушка тем временем пересекла двор, направилась было к парадной двери – но потом, поколебавшись, повернула в сторону кухни. Ильмарранен, одержимый веселым куражом, последовал за ней. Дверь кухни осторожно закрылась – Руал, сосчитав до двадцати, вошел следом.
В печке тлели угли, на широком столе горела масляная лампа. Кухарка перетирала полотенцем груду вымытой посуды, а хозяйская дочь, присев на скамейке у стены, что-то горячо ей объясняла. Обе испуганно обернулись навстречу Ильмарранену.
– Фу ты… – с облегчением выдохнула девушка. – А я думала, отец…
Толстуха широко улыбнулась:
– Пришел-таки… Ну, заходи, птица залетная…
Дочь хозяина подвинулась – Ильмарранен присел рядом. Ему показалось, что девушка пахнет молоком.
Толстуха хитро улыбнулась и изрекла, понимающе кивнув Руалу:
– Не спится, да, парень? От любви не убежишь, так то.
