Перевел дух:
– Ты сказал, Аль, его нет на поверхности земли? Где же он? Там, у Двери. У Двери, понимаете? Он пошел открывать. Но мы… Пусть он не успеет. Я, Легиар, готов отдать за это жизнь.
– Я тоже, – сказал нервный Орвин.
Эст только хмыкнул презрительно.
Он шел длинным берегом, увязая по щиколотку в теплом шелковом песке.
Нет, не сейчас. Сейчас он шел темным душным коридором… И истертые ступени вели его вниз, хотя он, кажется, поднимался.
Влажная трава… Не сейчас. Круглые булыжники когда-то звонкой мостовой… Лоснящиеся листья, голубые лоскутки, зеленые заплатки… Оранжевое над изумрудным. Стрекоза отражается в глади… Не сейчас.
Небо низкое, такое, что, кажется, лежит у тебя на плечах. Небо давит и не дает разогнуться. Сбросить!
Тесная коробка, фанерный балаган. Не плачь, если случайно проломится стенка.
Коридор. Поворот. Факел в руке чадит. Где она? Где ДВЕРЬ?
Я открою, и ты войдешь. Вернее, Я войду. Я открою и я же войду. Скоро. Сейчас.
А когда чайки, потревоженные, поднялись над берегом… Парус был еще далеко, светло-синий парус в темно-синем море. Мягко возились водоросли у берега, всплескивали лохматыми ветвями, будто в растерянности. Умирала медуза на буром камне. А я взял ее голыми руками и пустил в воду: «Иди домой».
Иди домой.
Где твой дом, Марран?
Снова поворот. Если факел в руке погаснет… Нет, это ненужная мысль.
Холодно. Широкая полынья, в глубине – темные рыбьи спины… Не то. Туман, тяжелый, как сметана… Не то. Парк. Сад. Фонтан. Дети под присмотром одноглазой няньки. Сад обнесен нарядной оградой, яркой, ажурной, из гладких деревянных палочек… Что – за оградой? Что бывает, когда не бывает фонтанов?
Заглянуть за ограду… Прижаться лицом к деревянным… Нет, это прутья клетки. Это клетка, огромная, ржавая, и я в ней один. Остальные – снаружи.
Вот мальчик, ухоженный, плотный. Разве у него не было няньки? Светловолосый, на носу царапина. Встретился взглядом…
Чего же я стал? Идти… Факел трясется в руке. Зачем было смотреть мне в глаза? Что за сила, что за чудовищные побуждения движут вами, мои соплеменники? Существа, подобные мне?
И лица всех живущих слились в одну харю, глумящуюся, разевающую в хохоте слюнявый рот…
Маленькая девочка на плечах отца. Отец добродушно скалится, подает малышке гнилушку…
Не пытайся заслониться – выронишь факел. Не заслониться. Выжечь.
Кто я им? Кем я прихожусь этим, жирноглазым, в чьих жилах течет вместо крови мутная слизь? Выжечь. Хватит.
Пляшет пламя. Вперед. Там, за поворотом коридора, меня ждет ДВЕРЬ.
Ноги не слушаются. Стали, как вкопанные. Вспоминают, сколько порогов я переступил… А со скольких меня вышвырнули. Нет, не раздумывать. Взялся, так надо идти…
Поворот.
Вот и я.
Мертвая, пустая тишина. Только хриплое дыхание одного человека.
Дверь.
Тяжелая, кованая, неновая, но поражающая мощью. Заперта на огромный стальной засов.
Он остановился, подняв факел. Свистящее его дыхание на минуту прервалось. В наступившей тишине…
ТУК. ТУК. ТУК.
Это снаружи. Кто-то, или что-то, тихонько просит о любезности – приютить. Сколько раз я сам так стучал?
Тихо, вежливо, вкрадчиво. ТУК-ТУК-ТУК.
Справиться с оцепенением. Успокоить трясущиеся пальцы. Факел – в кольцо на каменной стене. Руки должны быть свободными, вот так.
Хватит, никаких воспоминаний. Нет и никогда не было ящерицы на плоском камне. Не было форели в лунной реке. Не было леса, залитого солнцем. Маленький мальчик по имени Гай давно забыл, как его укусила оса. Он вырастет и явится на площадь с корзинкой тухлых помидоров. А спасенная девочка Гарра ищет, кого бы предать. Кого бы передать в желтые руки судьи… Вот они все, стоят рядком, и у каждого в руках треснувший стакан. И сочится из трещин не вода, а…
Хватит. Вот засов. Берись за дело.
И он взялся – и ощутил, как вместо ледяного холода ржавое железо отозвалось горячечным теплом.
