– Уже, – Лаура села и стала смотреть, как темнокожая женщина насыпала табак на целый лист и затем скручивала в твердую коричневую сигару и проведя языком по обрезу листа, склеивала ее. Маленькая девочка брала готовую сигару и аккуратно укладывала ее в большую коробку.
– Вы собираться говорить папе прости, мисс Лаура?
– Нет.
Ида облизнула губы.
– Тогда вы говорить это миста Юксу.
– Я не обязана перед ним извиняться.
– Вы должны мне за то, что притащить меня на этот жаркий как сковородка остров.
– Ты сама хотела со мной поехать.
– С тобой? Нет смысла говорить. Иди домой.
– Ну ладно, ладно, извини. Я лучше тут останусь. Дома так одиноко.
– Мисс Лаура, из-за вас девушки нервничают.
– Почему? Я же ничего не делаю.
– Ага, вы ни делать ничего, но вы дочь хозяина и следить за ними.
– Да у меня вообще и в мыслях не было командовать здесь кем-нибудь.
– Тогда начинай катать чигары. Может всем станет легче.
Лаура тут же взяла широкий лист, положила его на стол. Лист был примерно восемь дюймов в ширину и почти два фута в длину, гладкий смолистый на ощупь с пряным запахом. Глядя, как работают женщины рядом с ней, девушка свернула его напополам и насыпала в середину порезанный черный табак. Завернув края, она постаралась скрутить его как можно плотнее, нажимая из-за всей силы, затем облизала листок, чтобы склеить сигару, про себя изумляясь омерзительному вкусу, и некоторое время подержала готовую сигару в руках. Со всей предосторожностью Лаура положила сигару на стол и увидела, что изделие получилось довольно бесформенное. Один конец вышел толще другого, а середина совершенно пустая. Затем место склеивания разлепилось, и лист начал медленно раскручиваться.
– Я отдам ее папе, пусть курит, – сказала Лаура и взяла сигару. В ту же секунду табак посыпался на стол, но никто не засмеялся.
Лаура оставалась с ними еще часа два, разговаривая и пытаясь научиться скатывать сигары, в то время как Ида потихоньку дремала на своем стуле.
– А как месье Шартье и надсмотрщики с вами обращаются? – наконец, спросила девушка. Шепот сразу стих, смолкли разговоры, головы склонились, быстрее забегали пальцы. Ида открыла один глаз и укоризненно покачала головой.
– Они об этом говорить не будут, моя милая.
– Почему нет? Может я чем-нибудь смогу помочь.
– А тут никто не может помочь. Рабы – это не люди, разве ты этого не знаешь?
– Прекрати, Ида, говорить мне такое. Ты же знаешь, как я отношусь к рабству.
– Да, девочка, но ты с этим ничего не сможешь поделать. Если ты говорить со своим папа, то вы только снова ругаться.
Лаура резко встала.
– Ладно, если вы все не хотите со мной разговаривать, то я сейчас пойду на поле и поговорю с вашими мужчинами.
– Пожалуйста, мисси! – заплакала девочка, – ваш папа не такая плохая. Он говорить своим людям хорошо обращаться с рабами, не часто их пороть.
– Не очень часто пороть? Да он не имеет права вообще разрешать им бить людей.
– Сядь, детка, – вдруг решительно сказала Ида, – ты не можешь изменить привычки мужчин. Он будет поступать с этими людьми как захочет.
– Нет, он мне сначала ответит за это.
– Угу, ты так думаешь. Давай пошли назад в коттедж.
– Но…
– Никаких со мной «но». Ты завтра поговоришь с миста Шартье, когда немножко остынешь.
– Я ни за что не остыну.
– М-м-м, ну ладно, все равно пойдем назад посмотрим, что ты сможешь выловить в море на этот раз, может быть, кита поймаешь.
Лаура понимала, что Ида над ней издевается, однако, до отцовского дома было целых восемь миль, а у нее из всего транспорта были только ее ноги. Вот когда она пожалела, что отказалась от отцовского подарка.
Ладно, может быть завтра, когда отец пришлет продукты, она отправится к нему на повозке. Они с Идой были уже на полпути к своему коттеджу, когда Лаура услышала позади стук копыт. Оглянувшись назад, девушка ойкнула и произнесла:
– Ой, нет, это он!
Во всем белом и в черной шляпе к ним галопом приближался Доминик Юкс.
