Внизу Речел увидела свой фургон, нагруженный всякой всячиной и ожидающий напротив гостиницы – грубое напоминание о тех маленьких привилегиях, которые приобрела женщина за счет имени мужа. И этого было достаточно.
Речел надела плащ и шляпку, взяла кожаный саквояж и вышла, даже не оглядев на прощание свои роскошные апартаменты. Подойдя к фургону, она почувствовала легкое волнение. Путешествие предстояло тяжелое. Речел обычно ездила в повозке, запряженной мулами. Но управлять фургоном не так уж и сложно, а на мулов можно пересесть поближе к дому. Индейцев Речел не боялась – они считали ее сумасшедшей, и это служило своего рода защитой. Большее беспокойство вызывали бандиты и проходимцы, наслышанные о том, что Речел занимается торговлей. Они бы с радостью забрали бесплатно то, за что она заплатила немалые деньги. Она поставила саквояж на землю, открыла его, осмотрела пистолет и коробку с патронами и засунула под деревянное сиденье фургона. Затем проверила, на месте ли новое ружье.
– Я вижу, вы будете надежно защищены, – раздался за ее спиной пронзительный голос, который она сразу узнала.
Речел выпрямилась и обернулась, стараясь скрыть волнение, которое всегда чувствовала в присутствии мужа. Сердце ее громко застучало. Генри приближался, держа в руке плоский чемодан и ведя под уздцы оседланную лошадь. Темную талию и узкие бедра Генри свободно облегали темно-синие ковбойские брюки. Их надежно держали подтяжки. Все это едва ли подходило для долгого путешествия, – так же как и свежая белая рубашка. На ногах Генри были кожаные ботинки, а на голове – та же шляпа, что он носил вместе с английским костюмом. За плечами на ремне весела винтовка последнего образца, что отвергало даже мысль о том, будто Генри нуждается в защите.
Речел, не мигая, смотрела на мужа. Он выглядел воинственно и, вместе с тем, забавно. Позади стоял граф, держа в каждой руке по большой коробке.
– Доброе утро, Речел! – произнес Люк. Усмешка не сходила с его губ.
– Доброе утро, – ответила Речел, не сводя глаз с Генри. Он же тем временем привязал лошадь к задней стенке фургона. Затем снял седло, намереваясь положить его на пол.
В дверях гостиницы показался коридорный, который вынес круглую разноцветную картонку:
– Вы забыли это.
Генри поднял глаза, нахмурился, кинул седло в фургон на деревянный пол и поспешил к коридорному. Речел нагнулась, надевая через голову патронташ, затем закуталась в плащ.
– Речел, можно куда-нибудь это поставить? – спросил граф.
– Да.
Она указала рукой в угол фургона.
– Это для Генри, – сказал граф, укладывая принесенные коробки на свободное место. – Свадебный подарок. Будьте добры, отдайте ему, когда приедете домой.
Она только успела кивнуть. Генри принес картонку со шляпкой, которую Речел хотелось бы больше никогда не видеть. Подавая ее жене, Генри произнес недовольным голосом:
– Женщины любят терять платки и прочие безделушки, зная, что возлюбленные всегда подберут и вернут их…
Речел посмотрела мужу в глаза:
– Что вы собираетесь делать?
Генри небрежно бросил шляпку в фургон и пожал плечами.
– Мы, англичане, очень щепетильны по части ритуалов. Не годится, чтобы жена Эшфорда покидала город без сопровождения! – с истинно придворным изяществом Генри подсадил Речел на сиденье, но тут же смазал весь эффект, когда, оборачиваясь к брату, ударился ногой о колесо и грубо выругался.
Речел сначала обрадовалась, что муж проводит ее до окраины. Но вспомнив, что потом им придется расстаться, вновь почувствовала себя покинутой. Она хотела как-то ответить на любезность Генри, но не нашла слов. Что она могла сказать? Что благодарна за его щепетильность? Если он заботится о таких вещах, то она, наверное, последний человек, в отношении которого Генри проявляет эту самую «щепетильность».
Краем глаза Речел наблюдала за мужем, сидящим напротив графа. Молчание Генри свидетельствовало о сдерживаемом гневе и гордости. Напряжение и скованность – о нежелании разрывать крепкие узы родства.
– Смотри за ней, Генри – сказал граф, и в голосе его прозвучали одновременно и предостережение, и уверенность.
– Если судить по ее вооружению, Речел сама может о себе позаботиться.
Граф кивнул:
– Тогда, надеюсь, вы будете заботиться друг о друге.
Он протянул брату руку. Генри стиснул ее и замер на месте, как будто оказался у последней черты, на которой заканчивалась одна часть его жизни и начиналась другая, и не знал, к которой из них ему обратиться. Граф шагнул вплотную к Генри, и братья, не замечая любопытных взглядов прохожих, крепко и искренне обнялись, как люди, которых связывают глубокие переживания.
Речел отвернулась и подобрала вожжи, потом хотела посмотреть на дорогу, ведущую из города, но глаза застелила пелена. Она понимала, что вражда, неприязнь и взаимные упреки братьев, как ни странно, лишь укрепляют дружбу и любовь между ними.
Фургон качнулся, когда Генри запрыгнул на сиденье рядом с женой и взял из ее рук вожжи. Речел скептически улыбнулась. Через несколько часов у него заноют ноги и спина, а белая рубашка потемнеет от пыли. Но Речел не решилась давать мужу советы. Если он захочет переодеться или отдохнуть, то сделает это сам.
Городские дома медленно оставались позади. Управляя фургоном, Генри насвистывал и приподнимал шляпу, приветствуя прохожих, словно ехал на пикник. Речел смотрела прямо перед собой, вспоминая
