первую очередь об эвакуации живых, а не убитых, поэтому… Могилы не осталось. Не осталось ничего.
Элин тихо спросила:
– Ты все еще любишь ее?
– Я думаю, что всегда буду любить ее. Так, наверное, происходит, когда любишь кого-нибудь по- настоящему. Если любимый человек уходит или умирает, это не имеет никакого значения. Если бы я женился во второй раз, я бы все равно продолжал любить Анжелу.
– Вы были счастливы?
– Мы… – Он заколебался, желая уйти от ответа, но потом понял, что молчание само по себе будет ответом. – Наш брак не был идиллией. Из нас двоих я был по-настоящему влюблен… Анжела хорошо относилась ко мне. Знаешь, англичане здесь, в Каире, все время подыскивают мне замену Анжелы.
– Ты полагаешь, что женишься опять?
Вэндем пожал плечами, не зная ответа на этот вопрос. Элин, видимо, поняла это и молча приступила к десерту.
После ужина Гаафар подал им кофе в гостиную. В это время Вэндем обычно прикладывался к бутылке, но сегодня ему не хотелось пить. Он отправил Гаафара спать, и они стали пить кофе. Вэндем закурил сигарету.
Ему захотелось музыки. Когда-то он обожал музыку, но потом она как-то ушла из его жизни. Сейчас же, когда теплый ночной воздух проникал в комнату через открытые окна, завивая кольцами дым от его сигареты, ему захотелось послушать чистые, восторженные звуки, сладкозвучные аккорды и едва заметные ритмы. Он подошел к пианино и полистал ноты. Элин молча наблюдала за ним. Он заиграл «К Элизе». Первые ноты прозвучали с характерной для Бетховена обескураживающей простотой, затем, после робкого перехода, зазвучали мощные перекаты. Вэндем вдруг заиграл с такой легкостью, что, казалось, он не бросал занятий музыкой. Его пальцы сами собой бегали по клавишам – ему всегда это казалось чудом.
Закончив играть, он сел рядом с Элин и поцеловал ее в щеку. Ее лицо было мокрым от слез.
– Уильям, я очень тебя люблю!
Они разговаривают шепотом.
– Мне нравятся твои уши, – заявила Элин.
– Никто раньше не облизывал мои уши.
Она захихикала.
– Тебе нравится?
– Да, да. – Вэндем вздохнул. – Можно мне?..
– Расстегни пуговицы – вот здесь – вот так – а-а.
– Я выключу свет.
– Нет, я хочу смотреть на тебя.
– Светит луна. – Щелкает выключатель. – Вот, видишь? Все видно.
– Иди сюда быстрее.
– Я уже здесь.
– Поцелуй меня еще, Уильям.
Непродолжительное молчание. Он спрашивает:
– Вот это можно снять?
– Дай, я тебе помогу – вот так.
– О, какие они красивые.
– Я рада, что тебе нравится. Нажми сильнее, теперь поцелуй – о боже!
Чуть позже:
– А теперь дай мне свою грудь. Чертовы пуговицы – я порвала рубашку.
– Черт с ней.
– Я знала, как это будет. Посмотри.
– Что такое?
– Смотри, как мы выглядим при луне – ты такой белый, а я почти черная.
– Вижу.
– Потрогай меня. Я хочу чувствовать твои прикосновения везде.
– Да.
– Везде – особенно там – о, ты знаешь, да, вот здесь!
– Ты такая мягкая внутри.
– Это сон!
– Нет, это наяву.
– Я не хочу просыпаться.
– Такая нежная…
– А ты такой твердый. Можно, я поцелую тебя там?
– Да, прошу тебя… А-а – господи, как мне хорошо, господи…
– Уильям?
– Да?
– Уже можно, Уильям?
– О да.
– …Сними их.
– Шелковые.
– Да. Быстрее.
– Да.
– Я так давно хотела этого…
У нее вырывается глухой стон, а он издает звук, похожий на рыдание; потом слышно только их прерывистое дыхание, наконец он начинает громко кричать, а она заглушает его крики поцелуями, а затем, сама войдя в такое же состояние, зарывается лицом в подушку и пронзительно кричит, а он, не привыкший к этому, думает, будто что-то не так, и торопливо шепчет: «Сейчас, сейчас, ничего, ничего», но вот ее тело обмякло, и она лежит некоторое время, не двигаясь, с закрытыми глазами, пот льет с нее градом; затем ее дыхание становится ровнее, она открывает глаза и говорит:
– Теперь я знаю, как это должно быть по-настоящему!
Он смеется и, встретив ее вопросительный взгляд, объясняет:
– Я думал о том же самом.
Тогда они оба смеются. Он говорит:
– Я много чего делал после… ну, в общем, после этого, но не могу припомнить, чтобы я смеялся.
– Я так рада, – говорит она. – Уильям, я так рада!
Глава 8
Роммель чувствовал запах моря. Жара, пыль и мухи в Тобруке досаждали не меньше, чем в пустыне, но достигавшие города дуновения соленого, влажного ветра делали жизнь вполне сносной.
В передвижной командный пункт вошел фон Меллентин с отчетом разведуправления.
– Добрый вечер, фельдмаршал.
Роммель улыбнулся. Он был произведен в фельдмаршалы после победы в Тобруке и еще не привык к своему новому званию.
– Есть новости?
– Донесение от агента в Каире. Он сообщает, что линия Мерса Матрух имеет слабые места в центре.
Роммель взял у него отчет и стал просматривать его. Сообщение о том, что союзники предполагают, будто он поведет свои силы в обход южного фланга линии обороны, вызвало у него улыбку: похоже, они начинают понимать его тактику.
