А и где душа?.. А и нету души. Тихо из мира уходи. Звезду туши. РЫНОК. ДИТЯ Я – ребенок. Ночами мне снится елка в точках тигриных зрачков. Я тащу за собой рукавицы – двух привязанных белых щенков. Я сижу на коленях у мамы, как большой золотой самовар! И гулять направляюсь упрямо не во двор, а на зимний базар. Стружки белые пахнут цветами. Огурец толстокожий горчит. Черной лапою звезды хватая, над торговками елка торчит. Льется медленной медью из крынки желтый мед на морозе густом. Чем-то доверху полны корзинки и прикрыты капустным листом. Сыплют красные грубые пальцы на прилавок седой из мешка Деревянных медведей и зайцев, словно ягоды из туеска. Я мечтаю о зайце дубовом. Я цветочного меда хочу. Денег нет. Я серебряным словом и отчаяньем детским плачу. Я стою – чуть пониже прилавка. Словно яблоко, желтый помпон. Пахнет снегом, рассолом и травкой от распахнутых шубой времен. Мать берет меня на руки круто и несет меж торговых рядов – От зимы сухорукой и лютой, от счастливых еловых годов, Мимо ругани, купли-продажи, мимо ларей, прикрытых мешком – В жизнь, где связаны честность и кража воедино – колючим пучком. ПОХОРОНЫ Хоронили отца. Он художником был. Гроб стоял средь подрамников, запахов лака – Средь всего, чем дышал он и что он любил, Где меж красок кутил, где скулил, как собака. Подходили прощаться. И ложью речей, Как водою студеной, его омывали… Он с улыбкой лежал. Он уже был ничей. Он не слышал, чьи губы его целовали. Гордо с мамой сидели мы в черных платках. Из-под траура – щеки: тяжелое пламя. И отец, как ребенок, у нас на руках Тихо спал, улыбаясь, не зная, что с нами… Нет, он знал! Говорила я с ним как во сне, Как в болезни, когда, лишь питьем исцелимый, Все хрипит человек: – Ты со мной, ты во мне, – И, совсем уже тихо: – Ты слышишь, любимый?.. А потом подошли восемь рослых мужчин, Красный гроб вознесли и на плечи взвалили. И поплыл мой отец между ярких картин – Будто факел чадящий во тьме запалили. Его вынесли в снег, в старый фондовский двор. И, как в колокол, резкий рыдающий ветер В медь трубы ударял! И валторновый хор Так фальшивил, что жить не хотелось на свете. ДУША ЛЕТИТ НАД ЗЕМЛЕЙ. НЕОКОНЧЕННАЯ КАРТИНА …Прости, прости же, дочь. Ты положила Туда – с собой – бутылку да икону… И вот лечу, лечу по небосклону И плачу надо всем, что раньше было. И больше до тебя не достучаться. А лишь когда бредешь дорогой зимней В дубленочке, вовек неизносимой, – Метелью пьяной близ тебя качаться.
