— Уж не свадебная ли? — недоверчиво повертел кружева человек в форме почтового служащего.
— Конечно, свадебная! — подтвердил Д.Э. — Прямо из борделя мадам Клотильды. Еле отдала, ведьма старая, себе в убыток выпросил! Там еще школьная форма была — вчера продали.
— Чем докажешь? — еще какой-то, с мятой небритой рожей и в целлулоидном воротничке, сплюнул на мостовую.
Явный нищеброд: либо человек в здравом уме, либо целлулоидный воротничок. Джейк пожал плечами.
— Компаньон, дай-ка мне карточки! Как, только одна осталась? Слава Богу, что хоть одна, ведь подчистую метут!
Он забрал мятую, залитую керосином, фотографию, которой посчастливилось сохраниться в саквояже, и ткнул пальцем.
— Вот, видишь, эту девчонку? Какой взгляд, какие руки, да? А нос — породистый! Ну, не спрячешь такие вещи, что есть, то есть. Она и рассказывать-то не хотела. Познакомились случайно, во Фриско, месяца с два назад.
При слове «Фриско» толпа навострила уши.
— Все началось под утро, — вещал Джейк чистую правду. — Выбегаем мы из гостиницы…
После истории с борделем акции подвязки русской графини взлетели до небес — почтовый служащий отвалил за нее девяносто центов, как миленький. К «Музею-аукциону» сбегались посетители.
После того, как утих ажиотаж, оказалось, что продали всего пять экспонатов. Каждый прохожий в Санта-Кларе считал своим долгом остановиться поболтать, но новых покупателей было не густо.
Предприятие несло убытки.
— Я понял! — сказал Д.Э. Саммерс через три дня.
Этот Дьюинг ломался, как барышня на сеновале. Можно было подумать, что его жалкая комнатушка на углу Девятой и Империал, которую он собрался продавать под магазин, была комунибудь нужна! Да она — это мороженщик сказал — месяц стояла пустая, пока Д.Э. Саммерс и М.Р. Маллоу не нагрянули к хозяину с выгодным предложением! Но его уговорили (по доллару в день, отдали последнее), одолжили заодно красные занавески и лампу для антуража, отряхнули и вытерли пыль. Подправили сложенной в шестнадцать раз газетой колченогий стол. Накрыли скатертью подходящей вишневой расцветки. Самые заметные пятна на скатерти, штопку и прожженную дырку прикрыли экспонатами. И только приготовились принимать посетителей, как буквально под носом, чуть не у самых дверей, расположился цирк лилипутов: кавалькада разрисованных фургонов, первый из которых был запряжен четверкой лошадей, а остальные, поменьше, шестерками ослов. На каждом фургоне золотым и лиловым значилось:
Глава двадцать четвертая
Конкуренты
Двое джентльменов отлипли от окна и в негодовании выглянули наружу.
Шатров поставили целых три и возле них уже собралась очередь, медленно продвигаясь внутрь с купленными билетами.
— Алле! — восклицала маленькая дама в длинном розовом и капоре с лентами — вылитая кукла из игрушечной лавки. — Алле!
Она ловко крутила тарелки на конце шеста, потом делала «Оп!» и шесты, которые подавала ей униформа, сами собой выстраивались на мостовой в ряд, продолжая вращать тарелки. Маленькая дама протягивала ручку за следующим: «Алле!» — и отступала, оставляя за собой крутящийся частокол.
У следующего шатра пара игрушечных ковбоев на пони демонстрировала чудеса меткой стрельбы, отстреливая друг другу пуговицы с жилетов.
Около третьего, самого большого, играла музыка и танцевали кекуок пудели. Не «Барнум и Бейли», конечно, но совершенно достаточно, чтобы испортить музыку двум джентльменам в поисках пары монет.
М.Р. сложил руки на груди.
— Нет, все! — нервно сказал он. — Я так не могу. Компаньон, это конец.
— Спокойно, сэр, — отозвался Д.Э. — Сейчас что-нибудь придумаем. Оставайся здесь, испортится ничего не должно!
Дюк аж за сердце схватился, но компаньон уже исчез в толпе. На нервной почве М.Р. взял валявшуюся в углу веревку, скрутил из нее петлю красивым бензелем, и повесил, зацепив за гвоздик, над входом.
— Шикарно было бы череп, — сказал он сам себе.
М.Р. покачал петлю, завлекательно улыбнулся обернувшейся даме с зонтиком, и попробовал рассмотреть, куда же подевался этот засранец.
Лилипуты как раз выстроились в красивую пирамиду, на вершине которой тявкала, стоя на задних лапках и смешно дрыгая передними, маленькая собачка, как вдруг…
— Украли!!
Можно было подумать, что не украли, а режут. Одного тут, голосистого.
Пирамида дрогнула. Нижний лилипут, коренастый мужик с большой напомаженной головой, повернул вытаращенные глаза в ту сторону и завопил тонким голосом:
— Грабят! Полиция! Помогите, грабят!
Выскочил карлик-директор — с закрученными усами и белым лохматым цветком в петлице, и тоже закричал:
— Полиция! Мистер Мамулян! Полиция!
Пирамида рассыпалась, толпа тоже, начался всеобщий хаос, которому здорово помогали, путаясь у всех под ногами, пудели. Из фургона, запряженного четверкой лошадей с плюмажами, выскочил господин обыкновенного роста, тоже закричал, сначала «Эй!», потом «Полиция!», потом такое, что мы здесь приводить не станем, помчался, придерживая рукой цилиндр, по улице, свернул за угол и исчез. Через минуту раздался полицейский свисток. Все, толкаясь, бросились в разные стороны.
— А что, Пим, — клоун с красным носом, в полосатой матросской рубахе и мешковатых штанах с огромными пуговицами щелкнул подтяжкой своего коллеги, — что это, как ты думаешь, было?
Второй, в цилиндре и коротких, тесных полосатых брюках, добыл из кармана фляжку.
— Это, Пом, было безобразие, я так считаю. Натуральное. Будешь?
Клоуны по очереди приложились к фляжке и скрылись в одном из фургонов.
Маленькая дама с большим голубым бантом на голове, тоже одетая и нарумяненная, как кукла, подхватила свою собачку. Вздохнула и полезла, вздрагивая своей воздушной юбочкой, в кибитку со звездами. В которую чуть раньше были запряжены три пары ослов. И в которой теперь не было запряжено ни одного. Один щипал бегонию на чьем-то подоннике, второй с удовольствием валялся в пыли на дороге, а остальные подевались неизвестно, куда. Все фургоны до единого, до последней кибитки, магическим образом оказались распряжены.
— Уф! — сказал вернувшийся Джейк. — Сейчас все успокоится, и мы с вами, сэр, сможем рассчитывать на посетителей.
И повесил на дверную ручку табличку:
М.Р. почесал нос.
— Ты где табличку взял?
— В китайском магазине, — компаньон обозревал петлю. — Она на дверях висела.
— Спер?!
