направлялся к стаду со стороны осаждающих. Надеюсь, не раньше обеда обнаружили убитых и не успели собрать стадо, которое должно разбрестись.
Стемнело раньше, чем мы добрались до бухточки, поэтому проскочили ее. Возвращаться не стал, легче скот подогнать по пляжу. Вроде бы кто-то разгуливал по склону. Встали на якорь поближе к высокому берегу, чтобы скрывал нас, и меньше было грести до него. Приказал разбудить меня, как только начнет светать.
Алена чувствовала, что ночь прошла напряжно для меня. Догадывалась по трофеям, с чем это было связано, однако ничего не спрашивала. В сумках нашли из ценного тонкий золотой браслет в виде змеи и немного золотых и серебряных монет. Браслет подарил Алене, монеты предложил разделить, когда до конца разберемся со стадом, а всё остальное отдал готам и скифам. В постели набросился на жену, будто после годовой разлуки. Кончу, отдохну немного и опять лезу на нее. Запах крови врага — самый лучший афродизиак. Алена быстро взяла свое, а дальше только помогала мне и поглаживала рукой, будто успокаивала. Ее поглаживание я потом чувствовал и сквозь сон. Хорошая жена впитывает твою слабость, чтобы стать женственнее и сделать тебя мужественнее.
Проснулся я за миг до того, как в дверь каюты постучал Пифодот. Наверное, услышал его шаги. Я целый месяц бился, пока не приучил их не входить в каюту без стука и приглашения. Не знали они такой процедуры в принципе.
— Иду, — откликнулся я.
На баке уже звенела ключами Валя, открывая кладовку. Я повесил на нее замок, чтобы вино не исчезало. По берегу бродило несколько овец и коз. Бухточку закрывал мыс, не видно было, есть ди и там скот, но я не сомневался, что кого-нибудь найдем.
Быстро взбив мыло в стаканчике, побрился. Не могу ничего делать, пока не побреюсь. Чувствую себя не в форме, будто еще не проснулся. Команда в это время завтракала холодным вареным мясом забитого вчера бычка, запивая вином, разведенным водой. На одну часть вина две части воды — так принято у херсонских греков, а может, и у остальных тоже. Валя и передо мной поставила глиняную тарелку с кусками мяса и лепешкой и чашу с вином. Остальные ели из общей большой миски. Что интересно — странной считали именно мою привычку есть из отдельной посуды. В том числе и Алена. Выйдя из каюты, она первым делом взяла кусок мяса из моей тарелки и, жуя на ходу, пошла к Вале. Но не помогать. И не потому, что вняла моему указанию вести себя, как жена хозяина. Просто Валя не подпускает ее к печке. И правильно делает, потому что готовит намного лучше.
— Геродор, Пифодот и Агафон остаются на борту, принимают скот; Семен и Хисарн — в шлюпке; Скилур, Палак, Ваня и Толя ловят и проводят овец и коз; мы с Гунимундом — в дозоре, — распределил я обязанности и напомнил: — Всем надеть шлемы и кольчуги и взять оружие.
Мы с Гунимундом поднялись по склону, пересекли основание мыса и заглянули в бухточку. Засады там не было, а вот скот пасся на склонах. Я махнул скифам и молодым росам, которые ждали у шлюпки, что можно начинать отлов домашних парнокопытных. Мы сели на вершине бугра, откуда открывался отличный обзор местности, положили рядом арбалеты. Солнце вставало позади нас, потихоньку нагревало спины. Значит, к обеду будет жарковато.
— Почему ты ушел из армии? — спросил я гота, чтобы завязать разговор.
Он начал отвечать после паузы:
— Скучно там. Ни с кем не воевали, добычи никакой, зарплату задерживали иногда на полгода. И командир был никакой.
— Зато получил бы участок земли, — сказал я.
— Я — старший сын, получил бы надел отца, но отказался в пользу второго брата. Землю пахать — это не мое, — рассказал он.
— Рожденный биться пахать не будет, — перефразировал я Горького.
— Всадники, — спокойно, точно продолжал разговор, произнес Гунимунд.
— Какие всадники? — не понял я.
— Скачут в нашу сторону, — гот показал рукой направление на всадников.
Это был отряд человек в двадцать. Скакали они не совсем в нашу сторону, а к стоянке пастухов. Там уже кружило воронье, так что найдут быстро. А мои ребята поймали только по одной овце.
— Как думаешь, выйдут на нас по следу? — спросил я гота.
— Даже я бы вышел, а они кочевники, всю жизнь скот пасут, — ответил Гунимунд.
Я прикинул, что шхуну не будет видно с начала оврага, ведущего в бухточку. Даже если не справимся с аварами, то отпугнем их. Будет время погрузить больше скота.
— Потолкуем с ребятами? — предложил Гунимунду.
Он посмотрел на меня так, будто именно этого и ждал:
— Как скажешь.
Мы, пригнувшись, спустились с бугра к берегу. Я позвал тех, кто был на берегу:
— Все ко мне с оружием!
— Нам тоже? — спросил Семен.
С тех пор, как появилась Валя, боевой дух выветрился из него. Осталась только привычка подчиняться моим приказам.
— И вам тоже, — ответил я.
Расположил людей в кустах на обоих склонах оврага, объяснил каждому, в кого стрелять. Положим передних, а задние пусть скачут за подмогой. Кусты густые, колючие. Всадники нас здесь не возьмут даже в случае неудачи. Я спустился на дно оврага, осмотрел засаду. Если знаешь, кто где сидит, то увидишь. Надеюсь, заметят не сразу. Я поднялся наверх, выглянул из-за кривого деревца, растущего в самом начале оврага. Отряд неторопливо скакал к спуску в бухточку. Судя по броне, это не шваль, которой поручают пасти овец. Кони справные и без брони. Я вернулся к своим людям и изменил задачу:
— Скилур, ты стреляешь в коня первого всадника, а ты Палак в коня второго. Именно в коней, поняли?
— Поняли, — ответил за обоих Скилур, хотя по тону было ясно, что ничего не понял.
— Всадники мне нужны живыми. Убивайте под ними коней, а самих не трогайте, — объяснил я.
— Понятно! — сказал на этот раз Палак.
Значит, действительно, поняли.
— Вы стреляете первыми, когда передний всадник поравняется со Скилуром. Или, если передумают спускаться, после моего выстрела. Все остальные бьют по всадникам, — приказал я. — Всем всё ясно?
— Да, — донеслось из кустов с разных сторон.
Я вжался во впадину в склоне, полусел-полулег. Рядом прислонил к склону рычаг для натягивания лука и поставил колчан с болтами. На ложе лежал болт, побывавший в человеческих телах, потемневший. Затем снял шлем, потому что в нем плохо слышишь. Поставив его себе на грудь, придерживал рукой. Чтобы не изводиться от ожидания, начал вспоминать, как заимел первый арбалет. Мы грузились в Марселе, точнее, в его портовом пригороде Фоссе, на Новороссийск, где меня ждала замена, о чем получил радиограмму от греческого судовладельца. Контракт у меня был на полгода, шел восьмой месяц, и я предупредил, что в Новороссийске сойду в любом случае. Тогда и пришла радиограмма. Перестройка только началась, таможня толком не знала, можно ли провозить в страну арбалеты, поэтому решил не ставить ее в известность. Капитана обычно не шмонают. Только если какая-нибудь падла настучит. Но в экипаже я был единственным русским, поэтому шмонали других. Ничего не нашли. Ко мне зашли, чтобы, как заведено, принять на грудь по соточке. Угощал их дешевым вискарем, потому что судовладелец сам покупал представительское пойло и жлобился.
— У нас теперь в магазине виски получше этого продают! — то ли похвастался, то ли упрекнул один таможенник.
Я объяснил ему ситуацию с широтой греческой души.
— Капиталист! — с похвалой произнес таможенник.
Интересно, пронёс ли он восхищение капиталистами через эпоху бандитского капитализма в России?!
Замена мне прилетела в Новороссийск. Я сдал дела новому капитану, румыну с бегающими глазами. Без проблем вынес арбалет из порта и отвез в деревню, где он до сих пор хранится у соседа. Или уже
