продан после известия о моем исчезновении в море?
Всадники остановились у начала оврага, заговорили о чем-то. Речь отрывистая, лающая, как у японцев, но явно не японский язык. Не смотрел в их сторону, чтобы не вспугнуть удачу, просто слушал. Кто-то из них произнес короткое слово, все замолчали. Копыта коней застучали по дну оврага. Мой всадник — третий. Следующий — Гунимунда. Семен, Толя и Ваня начинают с конца, чтобы не стреляли сразу несколько в одного.
Я нашел своего, прицелился. Он ехал правым боком ко мне, в руке держал копье метра два длинной. Овальный шлем с длинным назатыльником и закрывающими низ лица наушниками, кольчуга и сверху чешуйчатый доспех. Вот я уже немного сзади авара, могу целиться в спину, в позвоночник. Справа заржали от боли кони. Я нажал на курок. Болт как-то очень быстро долетел до всадника, пробил и доспех, и кольчугу, и почти весь влез в тело. Я перезарядил арбалет и выстрелил в другого, который пытался развернуть коня передо мной. Хоть он и вертелся, с дистанции метров тридцать трудно промахнуться. Третий натягивал лук, собираясь выстрелить в кого-то из молодых росов. Он был ко мне спиной. Болт, пробив доспехи, угодил в район сердца. Успел я завалить и четвертого, который попытался проскочить вниз, к морю. Слышен был удаляющийся стук копыт наверху. Кто-то выскочил из засады, улепетывает. До лагеря осаждающих скакать с час и столько же обратно — время у нас есть.
Двое аваров с длинными однолезвийными палашами в руках стояли на дне оврага спина к спине. Скорее всего, палаши вместе со стременами и были теми ноу-хау, благодаря которым авары побеждали всех, кроме тех, от кого сбежали из Азии и у кого, наверное, позаимствовали их. Оба авара немолодые и, сразу видно, бывалые вояки. На них овальные шлемы с длинными назатыльниками и наушниками, отдаленно напоминающие японские, чешуйчатые доспехи с наплечами из пластин, на руках наручи, и всё золоченое, а на ногах кольчужные чулки, поножи и сапоги, защищенные согнутыми, железными пластинам в форме полукружий. Рядом с аварами валялись три убитых коня, а четвертый, белый в серых яблоках, попытался подняться, но сразу упал, жалобно заржав. Я разрядил в него арбалет, чтобы не мучился.
— Бросайте оружие, иначе умрете! — крикнул я аварам на латыни, греческом и славянском.
Они не вняли.
— Скилур, выстрели по мечу ближнего, — приказал я.
Скиф точно выполнил приказ, попав в лезвие у гарды. Авар схватился за эфес второй рукой, чтобы не выронить оружие, хотя, уверен, он уже понимал, что расстаться с ним придется.
— Бросайте оружие! — повторил я.
Командир что-то тихо сказал и разжал руки, уронив палаш у своих ног. То же сделал и второй.
— Семен, поднимись наверх и следи. Увидишь кого, кричи, — начал я раздавать приказы. — Толя и Ваня, пока оставайтесь на месте. Хисарн и Гунимунд, отведите пленных на пару метров ниже, пусть там снимут доспехи, потом свяжите им руки. Только осторожно, они могут напасть. Скилур и Палак сопровождайте их на отдалении. Если что, убивайте.
Я снова зарядил арбалет и вышел из кустов на расстоянии метров десять от аваров. Оба как бы не смотрели на нас, но голову даю на отсечение, что контролировали каждое наше движение, ждали ошибку. Не дождались. Скифы вышли на открытые площадки, откуда им ничего мешало стрелять из гуннских луков. На что способен гуннский лук — авары знали. Готы взяли копья убитых аваров и уколами заставили пленных отойти от брошенных палашей и раздеться догола и разуться. Под броней на них были ватные, стеганные халаты и кожаные штаны, под которыми шелковые рубахи и длинные трусы. Чтобы ходить во всем этом в такую жару, надо иметь хорошее здоровье. Оба широкоплечие, длиннотелые и коротконогие, с животиками. Голыми даже самые крутые выглядят слабовато. Тела в разводах грязи, а ноги прямо черные от нее. Когда они мылись в последний раз?! Или вообще не моются? Лица плоские, с редкой растительностью; глаза узкие и темно-карие, с высоким верхним веком; волосы длинные, черные, заплетены в несколько косичек с разноцветными ленточками. Кто хиппует, тот поймет! Авары напомнили мне бурята, с которым учился в институте. Правда, у того не было косичек, стригся коротко. Готы быстро и ловко связали аваров отцепленным от седла убитого коня и порезанным на куски лассо.
Скифы остались охранять пленных, а готы вместе с молодыми росами начали собирать трофеи, загружая их на лошадей, которые успокоились, принялись общипывать листья с кустов. Я поднялся наверх, сменил Семена, отправив его шмонать жмуриков. Никак не привыкну к этому мероприятию. Такое впечатление, будто, раздевая, убиваем во второй раз. Их было четырнадцать. Еще пятеро или шестеро скакали к Солуни за подмогой.
— Все собрали! — крикнул снизу Гунимунд.
— Идем к шлюпке, — приказал я и начал спускаться по оврагу.
С убитых коней сняли седла и сбрую. Вот уж чьей гибели я не желал. Над их ранами кружились мухи, которых, сидя в засаде, не видел ни одной. Авары, не привыкшие ходить босиком, осторожно переставляли ноги по камням и гальке. Я решил продать их гарнизону Солуни. Пусть допросят, может, узнают что-нибудь важное.
Первым делом в шлюпку погрузили трофеи, оставив пленным их кожаные штаны, грязные и вонючие. Я приказал развязать их по очереди и дать одеться. Молодежь послал за козами и баранами, которые щипали траву неподалеку. Жаль, шлюпка маловата для перевозки лошадей. Придется таких красивых коней оставить здесь. Убивать их рука не поднималась.
Командир аваров, переодеваясь, спросил меня на плохом старославянском:
— Славянин?
— Ант, — ответил я, привыкнув представляться антским купцом.
— Сколько ты хочешь? — поинтересовался авар.
— Выкуп предлагаешь? — уточнил я.
— Да, — ответил он.
— Мне в Солуни за вас много заплатят, — поднял я нижнюю планку торга.
— Я дам больше. Золото. Много, — предложил авар.
— А сколько по-твоему много? — поинтересовался я.
— Кувшин, — ответил авар.
Серьезный парень нам попался!
— Ты каган? — спросил я.
Он ничего не ответил. Значит, так оно и есть.
— Валя, передай нам пустой кувшин! — крикнул я на шхуну.
Когда привезли кувшин, обычный, простой работы и с щербинами на горлышке, я показал его кагану и уточнил:
— Полный. Согласен?
Он кивнул головой.
Я подождал, когда перевезут на шхуну большой кусок конины, пять баранов и двух коз и охапки травы и пучки веток для них, а оттуда вернут трофейную уздечку, и приказал развязать второго авара. Отдав ему кувшин и уздечку, сказал кагану:
— Пусть берет коня и скачет за золотом. Жду его безоружным завтра утром вон на том месте, — показал я голый мыс, вдававшийся в море метров на сто. — Он должен быть один, остальные пусть ждут там, — показал я на высокий берег метрах в двухстах от мыса.
С такой дистанции стрелять по нам бестолку.
Каган перевел и еще что-то добавил от себя.
— Если попытаетесь обмануть, убью, — предупредил я.
— А ты не обманешь? — спросил авар, глядя мне в глаза.
— Мне твоя жизнь не нужна, — ответил я, не лукавя.
Он что-то еще сказал своему соплеменнику.
Тот издал короткое, лающее слово, наверное, аварское «Есть!» и с кувшином в одной руке и уздечкой в другой пошел ловить лошадь, осторожно шагая босыми грязными ногами по гальке.
В шлюпку каган садился с опаской. Наверное, не умеет плавать. Я приказал запереть его кубрике. Ночи были теплые, наши никто не спал там. Мы снялись с якоря, отошли от берега мили на две, легли в дрейф. Ветер дул слабенький, относил нас от берега. Шлюпку не поднимали на борт. В обед и вечером накормили авара вареным мясом его коня. На ночь я назначил усиленные караулы из трех человек, а
