настороженностью – да не услышат меня хирурги, посвятившие жизнь трансплантологии. Ведь известны случаи, когда люди с пересаженными от погибших органами чувствовали, что в них просыпались посторонние сущности, их разум посещали странные состояния, всплывали чужие воспоминания. Родные и близкие, живущие с ними рядом, замечали, как у многих из этих пациентов меняются характеры. И это не мистика, не бред экзальтированных, особо чувствительных особ, а объективная реальность психически вменяемых людей. Я никогда не скажу, что не следует спасать человека, если для этого существует хотя бы мало-мальская возможность. Жизнь человеческая ценна, но ценна-то она именно своей эксклюзивной неповторимостью. Закрывать глаза на последствия пересадки органов, не учитывать возможного изменения личности человека означает проявлять однобокость мышления, быть нечестным как перед собой, так и перед больным. А сердце – это вообще статья особая. Страдающему сердечной патологией Иосифу Бродскому собирались делать очередную операцию, именно по пересадке сердца. Он не дожил до этой операции. Умер, оставшись собой – Иосифом Бродским. Мне думается, Бродский с пересаженным сердцем был бы уже не поэтом Бродским.
Доктор коротко помолчал о чем-то, затем продолжил:
– А знаете ли вы, как выпекается наша индивидуальность? Она выпекается подобно хлебу. В нас непременно существуют все те эфиры, которые имеются в природе, и, что удивительно, они же задействованы в выпечке хлеба. Природные эфиры распределяются в каждом органе в сугубо индивидуальном порядке и пропорциях. Вода – в печени, воздух – в почках, свет – в органах обмена, а также в костях и коже, ну и наконец, жизненно важное тепло – в нашем сердце. Весь человек насквозь пропитан водной основой, воздухом, светом и теплом. И у каждого эфира есть свой персональный инструментарий. Так вот, в изготовлении хлеба, как в создании человека, принимают участие представители всех вышеназванных эфиров. Недаром хлеб – всему голова. Мука представляет собой световой и минеральный эфиры, вода – водный эфир, в процессе взбивания теста происходит наполнение его воздушным эфиром. Завершающий же этап – выпечка – есть наполнение хлеба оживляющим теплом. Без высокой температуры в печи хлеб никогда не станет хлебом, а так и останется бесформенной несъедобной массой. Качество хлеба зависит от пекаря. Вот так же и в нас – пропорции добавления ингредиентов, температурный режим и время выпечки продукта определяет Божественный пекарь. Незримый природный пекарь и есть начало начал нашей индивидуальности. Индивидуальность различна на вкус, цвет, она может быть зрелой и незрелой. Она имеет неисчислимое количество вариаций. Как в одной печи не получится двух одинаковых хлебов, так не может быть двух идентичных друг другу людей, рожденных пусть даже в один день, час и минуту. А теперь представьте, как старательно выпеченный Всевышним пекарем индивидуальный продукт грубо разломали, извлекли сердцевину и поместили туда мякоть, изготовленную из муки другого сорта, предназначенную для иной индивидуальности.
– Но, Савва Алексеевич, почему же тогда европейское сообщество столь рьяно ратует за трансплантацию, а в Испании это давно отработанный, поставленный на поток механизм извлечения органов у умерших, одобренный и поддержанный католической церковью?
– Потому что западная цивилизация, в желании усовершенствовать зримый мир, слишком глубоко вторглась в телесные аспекты бытия, напрочь забыв о незримых духовных аспектах. Между тем природа необыкновенно щедра и мудра, в ней существует компонент, готовый облегчить человеку его естественный физический уход. Это золото. Первым аурум в медицину ввел Парацельс. Аурум в микродозах часто прописывают пожилым людям, чтобы они не столь тяжело и приземленно жили, легче могли покинуть землю, так сказать «уйти». Именно поэтому золото применяют в том числе при многих заболеваниях суставов.
Ну и конечно золото имеет непосредственное отношение к сердцу. Солнце – планета сердца, золото – металл сердца, но с золотом в человеческом организме нельзя перебарщивать. К золоту, как ни к одному из других металлов, нужен тончайший подход. Древние жрецы, имеющие доступ к золотым сокровищам, обладали стойким иммунитетом к инфицированию золотом, умели не поддаваться его разрушительной власти. Золотая лихорадка – страшная штука. Возникает она в первую очередь в человеческих сердцах. Сердце человеческое от алчного вожделения начинает рваться наружу. Припомните, что случилось в столице Калифорнии Монтерее, когда в местном притоке реки Америкэн был найден золотой песок? Столица за сутки опустела. Все копали золото. Жители были инфицированы золотокопанием. От обнаруживших его старателей до сбежавших со службы солдат и домохозяек с детьми. Сердца копателей бешено колотились в предвкушении наживы. Позже прибыли тысячи иноземцев и тоже рыли без устали. Тех, кто пытался помешать, не мудрствуя, пристреливали на месте. Не напрасно Америку именуют страной желтого дьявола. Эта часть суши давно и безвозвратно сделала ставку на золото. Во всех проявлениях – это родная земля Антихриста. Сердца так называемой американской элиты, да, пожалуй, и простых граждан, живущих в вечном кредитном рабстве, давно и всецело отданы золотому тельцу.
Знаете, о чем я внезапно подумал? О сказках. Именно в них собрана квинтэссенция человеческих добродетелей и пороков. У Гёте есть сказка «О зеленой змее и прекрасной лилии». Будет время – прочтите ее. В ней кроется множество сакральных смыслов, и один из них – неверно истолкованная людьми роль золота. Алчное человечество неправильно распорядилось драгоценным ископаемым, подаренным ему недрами земли. И почаще вспоминайте слова Иисуса: «Не собирайте себе сокровищ на земле, ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».
– Савва Алексеевич, не то ли имел в виду Павел Флоренский, написавший: «Органом восприятия горнего мира является сердце»?
– Вы все дальше пытаетесь увести меня от темы медицинской в тему философско-антропологическую, но на то я и антропософский доктор, чтобы этого не бояться. Ваша реплика попала в самое яблочко. Именно Флоренский по мироощущению и проникновению в духовный мир был необычайно близок к Штайнеру. Эти двое – есть яркий пример того, как жившие в разных странах, лично не знающие друг друга люди, являясь при этом гениями духа, могли, каждый своим путем, прозреть одну и ту же истину. Оба обладали огромным исследовательским потенциалом, никогда не были фантастами-утопистами, голословными философами-теоретиками, а явились миру великими практиками-естествоиспытателями. Как геометрия для Штайнера, так математика и физика для Флоренского стали своеобразным фундаментом мироздания. Невидимое было для обоих неотъемлемой составляющей мира видимого. Растения, камни, солнечный и лунный свет, воздушные и водные стихии – все было пропитано для этих двоих осязаемой духовной сутью.
– Савва Алексеевич, можно еще кое-что добавить?
– Конечно.
– У облаченного в церковную рясу Флоренского имелось 30 патентов на изобретения и открытия. Это именно он открыл в ссылке на Соловках «умный йод», добываемый из водорослей, и создал для его производства специальную лабораторию, с аппаратурой по собственным проектам и эскизам. А еще Флоренский никогда не отвергал то, что ортодоксы от христианства из века в век рассматривали как пережитки язычества: древние предания, поверья и обряды. Напротив, он кропотливо отыскивал их в запыленных библиотечных фолиантах, чтобы исследовать и синтезировать в своих идеях. Центральной интуицией Флоренского всегда оставалось всеединство, единосущие явлений – Софийская Премудрость, о которой он так много говорил и писал.
– Согласен с каждым словом. Что касается глубины проникновения в духопознание, Флоренский действительно занимает особое место в русской истории. А знаете ли вы, что философия Флоренского, как и философия Штайнера, яростно не принималась двумя российскими философами – Бердяевым и Мережковским? Именно в этом безапелляционном неприятии, на мой взгляд, прослеживается высокая общность мировоззрений австрийско-немецкого и русского провидцев. Люди высокоинтеллектуальные, но живущие преимущественно земными мерками с их логическими построениями и выкладками, подсознательно не принимают людей прозорливых. Оттого, мне думается, и Штайнер, и Флоренский остались почти не понятыми современниками и почти забытыми потомками.
– И все-таки, Савва Алексеевич, соотечественникам Штайнера не пришло в голову ссылать его и расстреливать.
– Да, это правда. Земная судьба Штайнера сложилась благополучнее. Флоренский и вправду проявил удесятеренную смелость. Не побоявшись остаться непонятым в кругах русского православного священства, отважился написать о необходимости обобщения опыта познания, включив в такой опыт индуистскую философию, в особенности йогу, неоплатонизм, персидскую мистику, современную теософию, бесчисленные мистические течения на почве христианства и, наконец, просто философию различных направлений. В подобных помыслах руки у Штайнера были развязаны в большей степени. Но при этом Штайнер, не являясь священником, не меньше Флоренского был пропитан глубокой любовью к христианству. Оба мечтали увидеть его обновленным и вновь расцветшим. «Если христианству суждено еще сохранить смысл, то оно должно решиться снова подойти к действительному знанию о Духе. В этом состоит его единственная возможность, а не только в передаче старых традиций», – писал Штайнер. В то
