«Может быть, она – браминка, которая боится оскверниться соседством с иностранкою?» – успела подумать Варенька – и вздрогнула от неожиданности, потому что незнакомка вдруг… разразилась хохотом.
Но не было веселья в ее смехе: в нем звучала безнадежность, смирение перед причудами судьбы, которая ввергла эту женщину в узилище вместе с этой… этой…
Она так и назвала Вареньку: «Эта!» И не было сомнения, что ненавидит не просто какую-то там чужеземку. Именно Вареньку, только ее.
– О боги, земные и небесные! – тоскливо пробормотала незнакомка. – Нет, этого я не заслужила, о нет! Я готова принять смерть, если такую участь вы приуготовили мне, но за что, за что мне такая мука? Чем прогневила вас бедная, несчастная Тамилла, если вы обрекли ее ждать смерти рядом с этой… с этой… О, да лучше я размозжу себе голову оковами, чем еще раз взгляну в ее мерзкое, ненавистное лицо!
И, крепко зажмурясь, она воздела руки, как бы намереваясь обрушить их себе на голову – и тем положить конец своей злосчастной жизни.
– Ради бога! – оскорбленно, испуганно вскрикнула Варенька. – За что ты меня так ненавидишь? Oпомнись, ведь мы встретились впервые в жизни. Ты приняла меня за кого-то другого, перепутала меня с…
Огромные черные глаза распахнулись и полыхнули таким пламенем злобы, что Варенька осеклась и даже невольно прикрылась ладонью.
– Перепутала? – прошипела назвавшаяся Тамиллой. – Приняла за другую?.. Ха-ха-ха! О нет! Я узнала тебя сразу, с первого же мгновения! И ты напрасно уверяешь, будто мы встретились впервые в жизни. Мы встречались не раз и не два… только ты, конечно, не помнишь меня. Ты-то меня не замечала. Что тебе до какой-то служанки, одной из многих, которые подавали тебе воду, и хукку, и сладости и стелили тебе постель…
Варенька кивнула: то-то ей смутно показалось, будто она уже видела прежде это грубовато-красивое лицо. Значит, Тамилла – одна из служанок магараджи. Ну и что? Hикогда и ничем не обидела Варенька ни одну из многочисленных девиц, легко и бесшумно, словно прелестные разноцветные тени, сновавших по дворцу и являвшихся порою еще прежде, чем их успевали позвать. Ей-богу, она не могла припомнить ни одного за собой грубого слова! Все-таки, конечно, Тамилла ее с кем-то перепутала. Возможно, в гостях у магараджи, который часто зазывал к себе европейцев, была еще одна белая женщина – какая-нибудь леди, жена английского офицера или чиновника Ост-Индской компании, она-то и обошлась плохо с бедной Тамиллой. Известно: для индусов все европейцы на одно лицо, так же, впрочем, как индусы – для европейцев, особенно поначалу, с непривычки.
– И все-таки ты ошиблась, – мягко сказала Варенька, стараясь и голосом, и взглядом, и улыбкою расположить к себе Тамиллу, в которой продолжала видеть будущую сообщницу. – И тебе совершенно необязательно так свирепствовать, тебе не за что меня ненавидеть!
Пухлые губы медленно разомкнулись в улыбке, открыв два ряда жемчужных зубов – мелких, будто у хищного зверька.
– О нет! – хмыкнула Тамилла. – Мне есть за что ненавидеть тебя, да и тебе есть причина ненавидеть меня.
– Вот глупости! – сердито сказала Варенька. – Ну глупости – и все тут! Какая же это причина, интересно знать?
Tамилла глядела на нее прижмурясь, будто сытая кошка. Отвращение на ее лице мгновенно сменилось довольством, и Варе стало жутко. Теперь она проклинала себя за то, что задала этот вопрос. Какая-нибудь ерунда, конечно, а все-таки страшно… просто мороз по коже! И оттого еще страшнее, что совершенно непонятно: почему она так испугалась?
Она уже хотела отмахнуться, бросить Тамилле пренебрежительно: «Чепуха! Мне об этом и знать-то не хочется. Ты, верно, спятила!» – или вовсе прикрикнуть на нее, чтоб не забывалась, помнила свое место…
Однако Тамилла опередила ее. Маленький влажный язычок скользнул по губам (почему-то Вареньке сделалось нестерпимо от этого змеиного движения!), а потом она выплюнула-таки сгусток яда:
– Почему? Да потому что мы с тобою на одном жеребце тряслись. Только в разное время! Поняла?
Вот именно: сначала Варя ничего не поняла. Смотрела, растерянно моргая, удивляясь, почему вдруг захолодели щеки. Потом поняла: это вся кровь отлила от них, прихлынула к сердцу и заставила его так часто, так больно забиться, что Варя принуждена была зажать его обеими руками. Жалобный стон сорвался с ее уст – и вместе с ним, чудилось, изверглось все ее дыхание. Похолодевшая, окаменевшая, замерла она перед улыбающейся, красивой Тамиллой, и наконец-то весь смысл слов этой твари дошел до сознания. И тогда все существо ее восстало против отвратительной клеветы, а приступ злобы вернул ей силы.
– Врешь! – выдохнула она, люто сузив глаза. – Быть того не может!
– Ого! – вскинула тонкие, округлые брови Тамилла. – Вот теперь и ты меня ненавидишь. Однако почему же не может такого быть? Разве ты одна на свете женщина? Да и что в тебе есть, что могло бы привлечь такого мужчину, как руси Васишта?
Как ни была ошеломлена Варенька, она не могла не заметить вольного разговора Тамиллы, ее свободных, раскованных манер, совершенно непохожих на обычную застенчивую сдержанность индусов. Что же заставило ее держаться так вызывающе? Oтвет был все тот же: ненависть. Hенависть и ревность!
Это было до того дико – какая-то черномазая ревнует к Вареньке ее собственного мужа! – что у той опять в зобу дыханье сперло, и она стояла столбом, покорно выслушивая все, что обрушивала на нее разошедшаяся не на шутку Тамилла:
– Mеня послал к нему господин, потому что знал по опыту: иноземцам нравятся темнокожие пылкие женщины, обученные искусству любви. Я служанка в его доме, не первый раз по воле его входила тайком в полутемную спальню. Я знала: белого мужчину легко сделать рабом! Несколько умелых прикосновений – и он уже несется, вытаращив глаза, к заветному мгновению извержения… начисто позабыв о той, которая доставила ему сладостные мгновения. Однако Васишта был другой, совсем другой. Меч его обнажился для боя мгновенно, однако он терпеливо не пускал его в ход, словно был обучен законам «Камасутры», которые гласят: только взаимное наслаждение мужчины и женщины дарует истинное блаженство! Скоро, совсем скоро я поняла, что это уже не я искушаю его, а он искушает меня. Я привыкла, что белые мужчины одной рукою хватают меня за волосы, а другой заталкивают между ног свою нетерпеливую плоть, умоляя поспешить. Однако очень скоро я дошла до того, что сама умоляла Васишту овладеть мною! А он все медлил
