отпущения. Но у меня к сожалению отсутствуют всяческие доказательства, потому-то я и предпочел действовать на свой собственный страх и риск.
С Гушковым я нередко встречался на собраниях ложи, в связи с тем, что сей господин занимал в нашем братстве почетную должность кровельщика, охранявшего входы в ложу. Не многие знали его в лицо, но мне 'посчастливилось' по иронии судьбы познакомиться с ним заранее.
На одном из таких собраний, в честь празднования Иоаннова дня 24 июня, когда братья сомкнули свою цепь в знак его открытия, я заметил, как господин Гушков покинул свой пост и свернул в сторону орденского архива. Я молча последовал за ним и увидел, как кровельщик проскользнул в потайную дверь, которую он за собою прикрыл неплотно. Что-то толкнуло меня ее приоткрыть, и то, что я увидел, поразило меня в самое сердце.
Гушков рылся в огромном ящике, доверху заполненном бумагами. Наконец, он извлек из него какую-то стопку писем. Несколько из них отложил, а три положил за пазуху своей епанчи. И в этот самый момент брат кровельщик увидел меня. У меня появилось ощущение, что живым мне не уйти с этого места. Он набросился на меня с упреками и потребовал властью молчания. В чем я ему и поклялся на Библии, которая оказалась здесь под рукою.
Собрание закончилось, и кровельщик незамеченным вынес эти письма из ложи. Я не знал, что мне и думать. В голову мою так и лезли крамольные мысли. На следующий день от одного из братьев я узнал, что пропала компрометирующая переписка. Еще через несколько дней я заметил Гушкова в обществе некой графини Полянской, состоящей, по слухам, в любовной связи с мальтийским бальи. Что-то подсказывает мне, что здесь пахнет предательством, но я связан клятвой. И еще мне кажется, что Гушков не преминет свалить всю вину на меня, если только возникнут в его отношении хотя бы малейшие подозрения. Тем более что я связан по рукам и ногам своими долгами.
Сомневаюсь, стоит ли обращаться к капитулу или орденскому совету, а потому рискну разобраться в этом вопросе самостоятельно.
С глубоким почтением, Строганов'.
Я спрятал письмо в карман сюртука.
И что же ты раньше молчал, глупый мальчишка? Возмущаясь подобным образом, я подошел к окну, из которого и увидел трех полицейских, которые объяснялись со швейцаром с метлой. Я перевел свой взгляд на покойника, который продолжал коченеть на кресле.
Но кто же вызвал полицию? Неужели Полянская?
Я допускал, что, если графиня догадалась о моей принадлежности к ордену 'Золотого скипетра', то она могла бы, пожалуй, предположить, что я попытаюсь-таки найти Алавиона! Кстати, ей могли доложить об этом ее многочисленные агенты.
Графиня Лидия без труда устранила бы меня в том случае, если бы я был застигнут полицией прямо на месте преступления. Тогда бы меня и в Елагино тащить с собой не пришлось бы!
На лестнице послышались тяжелые шаркающие шаги, мне не осталось ничего другого, как вылезти из окна и спуститься по дереву тем же путем, что проделал убийца брата Алавиона. И я еще Бога благодарил, что не удосужился назваться швейцару своим подлинным именем, потому как у меня не было ни времени, ни желания обращаться к столичному обер-полицмейстеру.
Я вернулся домой готовиться к поездке.
- Яков Андреевич! Где вы были? - всплеснула руками Мира, оглядев меня с головы до ног. Вид у меня и в самом деле был ужасно непрезентабельный, повсюду к одежде прилипли какие-то маленькие веточки, сюртук помялся, а ворот рубашки и вовсе разошелся по швам.
- Спасался от правосудия, - ответил я откровенно, от- ряхивая брюки. - Кстати, а где Сваруп?
- А он-то вам еще зачем понадобился? - насторожилась индианка.
- Пули лить, - честно признался я. - С пантаклями-то он вон как славно управляется, а я тут недавно пару пистолетов приобрел от Кухенрейтера. В дороге-то пригодятся.
При этих словах Мира снова изменилась в лице, но в этот раз промолчала.
- А обо мне-то вы не забыли? - в гостиной появился Кинрю, готовый пойти в атаку.
- Как можно?! - я усмехнулся.
- Так я с вами еду? - осведомился он у меня.
- Никифор! - позвал я лакея. - Съезди-ка на Большую Мещанскую и передай госпоже Полянской вот эту записку! - я быстренько набросал ее на листке бумаги.
- Сейчас сделаем, - ответил Никифор и отправился разыскивать кучера.
- Так вы еще не говорили с Полянской? - обиделся золотой дракон. Почему-то я догадывался об этом.
- Кинрю, - обратилась к японцу Мира. - Эта ваша Полянская похожа на сирену?
А я-то уже грешным делом подумал, что она выкинула это из головы!
- Пожалуй, - неуверенно пожал плечами Кинрю. - Скорее на ангела.
Мира вздохнула, но промолчала и в этот раз.
Я вытащил из шкафа ящичек с пистолетами и выложил их на стол. Потом взял в руки один из них и погладил по полированной поверхности.
Индианка сморщила нос и отвернулась.
- Сваруп! - позвала она, видимо, вспомнив о моей просьбе. Но индиец, кажется, ее не услышал. Я подозревал, что старый шельмец намеренно пропустил ее возглас мимо ушей, потому как не хотел лишний раз встречаться со мною. - Сваруп! - повторила Мира нетерпеливее и что-то прибавила громче на своем языке. Однако ответа по-прежнему не последовало. Тогда индианка сделала мне знак подождать и поднялась на второй этаж, в свою 'комнату демонов', где обычно коротал свои дни нелюдимый Сваруп. Из комнаты стали доноситься звонкие голоса, которые, как показалось мне, о чем-то ожесточенно спорили.
- Схватились не на шутку, - невозмутимо прокомментировал Кинрю. По-моему, старый колдун ее к вам ревнует, - добавил японец.
Я развел руками, выражая тем самым свое бессилие что-либо изменить.
Спустя около получаса в гостиной снова возникла Мира в шелковом лазоревом сари, следом за ней семенил сутулый Сваруп.
- Что за пули? - осведомился он, грозно нахмурив брови.
Я указал ему на оружие.
- Идемте за мной, - ответил индиец, немного коверкая слова. И мы, следом за ним, вместе с Кинрю и Мирой поднялись по широкой лестнице на второй этаж и свернули по коридору налево.
- Не люблю я эти чудеса, - скептически проговорил японец.
- Никаких чудес, - ответствовал я ему. - Просто имеется срочная необходимость подогнать парижские пули к пистолетам!
- Не доверяете французам? - усмехнулся Кинрю.
Я пожал плечами:
- Доверяй, но проверяй, есть такая русская поговорка!
Мира, щелкнув замком, открыла дверь, и мы попали в ее святую святых.
Комната была занавешена пурпурными тяжелыми драпри, в камине пылало пламя, роняя отсветы на черные стены. Мне почему-то подумалось, что адепты тайного знания схожи между собой во всем таком разноликом и недружелюбном мире. Комната Миры, вход в которую всем обитателям этого дома обычно был недоступен, вдруг, показалась мне сродни помещению тайной орденской ложи.
В комнате царил аромат кардамона, эфирных масел и жженых листьев. В центре ее стояла ширма, скрывающая что-то от посторонних и любопытных глаз. В тайну ее, пожалуй, был посвящен только старый Сваруп и Мира.
Потрескивало пламя в камине.
Большая кровать под пологом, напоминающая клине, покрыта была жемчужным бархатом, расшитым серебряными звездами и цветами лотоса. В центре покрывала мерцала загадочная луна. В масонстве она обозначала истину.
Я бросил взгляд на задумчивую Миру и внезапно мне подумалось о том, почему же в Орден не принимают женщин! Пожалуй, Мира могла бы достойнее многих достигнуть вершин Соломоновых
