так ведь нет! И Филипп хорош, нашел кому доверять — пьянице-стражнику. Но пьяница-то доверие оправдал и даже денег не взял… Знал бы он, что все зря. Филипп просил передать, что любит брата. Всю жизнь ненавидел, а перед смертью полюбил. Проклятый! Их и впрямь больше нет. Обоих. Почему он все время забывает про Алека?!
Анжелика в своих мерзких серьгах, которые вновь стали красными, подошла к Норе, та мило улыбнулась и поднялась. К ним присоединилась и матушка. Опять что-то говорил Стэнье, а потом какой-то вельможа, которого Базиль не знал. Ушла невеста с сопровождающими. Ушел кардинал со своей оравой. Ушли дамы, а мужчины перемешались. Около Базиля оказался раскрасневшийся Морис в роскошном платье цвета павлиньего пера. Стэнье-Рогге что-то громко рассказывал и смеялся, король величественно восседал на своем месте, время от времени приподнимая кубок, за его спиной стояли новые гвардейцы. В храме Пьера еще можно было убить, здесь не получится.
Морис о чем-то рассуждал, кажется, о том, что Раймонда будет еще красивее, чем Нора. Странно, о чем бы он ни заводил речь, получается, что говорит об Антуанетте… Эллский посол опрокинул на себя соусник, барон Эж пытался что-то объяснить новоиспеченному графу Пуйару. Подали мясо. Эта власть надолго, Базиль Гризье. Пьер знает, чего хочет, его не обмануть, мать ошиблась… Еще бы она не ошибалась! Как бы ей ни хотелось вернуться во дворец, она бы не стала жертвовать сыновьями. Нет, он ничего никому не скажет, Пьер уже убил всех, кого хотел, по крайней мере в их семье. Если он займется другими, какое дело до этого одному из «пуделей», это Тагэре для Арции… Филипп не хотел быть Вилльо, вот его и убили, как Тагэре.
— Твое здоровье, Базиль!
— Благодарю, Морис… Так, значит, сразу после турнира?
— Да, не хочу задерживаться и буду рад твоему обществу. Конечно, если ты хочешь остаться…
— Я поеду с тобой. А теперь твое здоровье!
Он никому ничего не должен, ему плевать на всех. Пусть делают что хотят, а он ни при чем. Он не слышал ни одного хорошего слова про себя ни от кого. И от Филиппа не слышал. До сегодняшнего дня. Занятно, о чем думал Клятвопреступник, прежде чем нарушил клятву? Проклятый, как же все нализались, а Пьер уже ушел. Интересно, сможет он сделать что-то с Норой или нет? Сможет, если уж он с пирогом не оплошал, с женой и подавно не сегодня-завтра управится. Опять наливают… Как же громко они галдят, и чего от него нужно барону Эжу, они никогда не были дружны, а теперь он подливает и подливает…
ПРОКЛЯТЫЙ
Эрасти Церна поднимался по лестнице в башню, которую приказал себе выстроить Анхель. Мимо не заметивших его стражников. Мимо ослепших и оглохших слуг. Мимо синяков с Кристаллами. Мимо рыцарей с ожерельями из кохалонга поверх молочно-белых туник. Его не видели и не чувствовали, а он мог уничтожить их всех или же кого-то одного, мог сжечь дворец Анхеля так же, как сжег циалианский храм, мог заставить всех обезуметь и перебить друг друга. Он многое мог.
Покои Анхеля стояли запертыми с того самого дня, как великого императора нашли мертвым. Последующие властители старательно поддерживали все так, как было при Светлом. После коронации и в дни поминовения императоры и короли в сопровождении свиты поднимались сюда, чтобы выпить чашу вина, потом тяжелую, обитую бронзой дверь вновь запирали, но какие запоры могут остановить Проклятого?! Тяжелые створки послушно отворились, и Эрасти вошел в приемную. На стенах по-прежнему мерцало оружие, а под ногами лежали ковры из медвежьих шкур. Здесь он встретил Циалу и, не желая того, убил предавшего его друга. Он не думал, что придет сюда еще раз почти с той же целью, что и полторы с лишним тысячи лет назад, хотя для него минуло всего несколько лет. Церна усмехнулся, вспоминая свои благие намерения и то, к чему они привели.
Анхель умер в кабинете, но Проклятый сначала зашел в спальню, где Циала ждала своего августейшего любовника. Узкая кровать была целомудренно закрыта кожаным покрывалом. Любопытно, как Анхелю с Циа хватало на ней места, а может, они занимались любовью на шкурах у камина… Эрасти задумчиво коснулся рукой резной спинки. Пусто, так и должно быть. Циала не может вернуться, так как по незнанию избрала смертную участь, предпочтя земную власть вечности. И хорошо, страшно подумать, что б она натворила, обретя бессмертие и Силу. Что-то мелькнуло в углу. Паук! Проклятый засмеялся и произнес короткое слово. Теперь маленький ткач будет жить очень долго и вырастет прямо-таки огромным, если, разумеется, им с Геро и Рене удастся отстоять право Тарры на существование. Именно за этим Церна сюда и пришел. И еще за тем, чтобы окончательно избавиться от болезни, которую он долгое время считал любовью.
Церна кивнул так и не осознавшему своего счастья паучку и покинул императорскую спальню. А вот кабинет изменился. Кому-то пришло в голову усадить в черное кожаное кресло восковую персону Анхеля. Работа была хорошей, даже слишком, но воск — это воск, а человеческая плоть — это человеческая плоть.
По странной случайности неведомый скульптор усадил свое творение в той самой позе, в которой Эрасти застиг настоящего Анхеля. Император что-то писал, склонив поседевшую голову, но сжимавшая перо желтоватая рука не двигалась, и от этого и еще оттого, что свет зажженного Церной шара был ярким и неподвижным, казалось, что время остановилось. Проклятый щелкнул пальцами, и шар погас, зато вспыхнули заботливо вставленные в шандал высокие свечи. Их огонь был живым, и наваждение растаяло. Эрасти удовлетворенно улыбнулся и устроился в обтянутом кожей глубоком кресле напротив воскового побратима. Клепсидра на каминной полке, перевернутая незваным гостем, отмеряла десятинки. Проклятый ждал. Он будет ждать день, два, месяц, но дождется.
2895 год от В.И.
Ночь с 22-го на 23-й день месяца Вепря
АРЦИЯ. МУНТ
Граф Мо, шатаясь, спустился во двор и потребовал Бретера. Он был сильно навеселе и находился в самой удручающей разновидности опьянения, когда человек на ногах еще держится, но соображает плохо и в придачу становится упрям, как стадо ослов. Главный конюх попытался урезонить королевского шурина или, по крайней мере, навязать ему провожатого, но Гризье схватился за меч, и его оставили в покое. Сломает шею, и Проклятый с ним. Того же мнения придерживались и королевские прознатчики, наблюдавшие, как граф препирался со слугами, ругался, распутывал безупречно лежащие поводья и, роняя какие-то вещицы, забирался в седло. Среди знающих людей бытовало мнение, что несчастный случай с Базилем никого не огорчит, но взять на себя роль провидения без приказа и оплаты вперед никто не спешил. На пьяного графа махнули рукой, тот направил коня в сторону от ворот, доехал до стены, выругался, развернул жеребца и на этот раз таки выбрался на улицу Святого Мишеля. Слуги и прознатчики, проводив удаляющийся силуэт взглядом, вернулись в тепло.
Гризье медленно доехал до Ратуши, пересек рыночную площадь, свернул в какой-то переулок и остановил коня. Движения его стали четкими, быстрыми и настороженными. Базиль ждал, но было тихо. Через пол-оры он снял золотую цепь, а потом сбросил плащ, спешился, вытащил нож и обрезал подпругу, после чего поставил ногу в стремя, словно пытаясь сесть в седло. Подпруга лопнула, но ожидавший этого Гризье не свалился, а с коротким злым смешком спрыгнул на землю.
— Бретер, домой! Домой, кому говорят…
Жеребец согласно фыркнул и исчез, Базиль поднял плащ, вывернул его наизнанку и вновь надел. Проверил притороченный к поясу кошель и быстро пошел в сторону Льюферы. Дом графов Трюэлей казался необитаемым, но Гризье и не подумал стучать в парадную дверь. Обойдя особняк, он ловко влез на стоящий у самой стены каштан, оттуда на стену, по которой прошел до примыкающего к ней вплотную флигеля. Окно во втором этаже светилось, и до него можно было дотянуться. Базиль постучал один раз,
