Что до Серпьента, то с его талантами превращаться то в бабочку, то в гусеницу он мог ни о чем не беспокоиться и делать что хочет. А хотел он валяться на медвежьей шкуре, положив ногу за ногу, всех воспитывать и ругать за бестолковость. Чаще всего его жертвами оказывались Николай и Яфе, так как Рито и Эгон то и дело отлучались на «охоту», пытаясь отыскать хоть какой-то след Александра. Бесполезно. Многочисленные ищейки Тартю и циалианок тоже остались ни с чем и прекратили поиски: Тагэре объявили мертвым, а мертвых не ищут, по крайней мере открыто. С этим Рафаэль с Эгоном и вернулись в Гран-Гийо. Оставалось положиться на Серпьента, обещавшего разыскать пропавшего короля своими методами, но не раньше весны. Пока на земле лежал снег и не было ни крапивы, ни бабочек, ни гусениц, Крапивник был слеп так же, как и люди.
— Это Крэсси. — Эгон, глядя из-под руки, умудрился рассмотреть сигну, которую везли впереди приближающегося отряда. — Старику не позавидуешь. Потерять сына и обоих племянников…
— Я пойду, — тихо сказал Рафаэль, — отвести глаза отцу Франсуа я не смогу, а видеть меня здесь не должны.
— Пожалуй, — согласился Эгон, — но чего Люсьену надо? Мы, хоть и соседи, но не виделись… Проклятый меня побери, да уж лет пять точно будет.
Рито ушел. Магия, нет ли, но мириец и впрямь умел исчезать, как тень. Славный парень… Владетель Фарни послал сказать сигноре, что к обеду будут гости, и, широко шагая, направился к воротам. Он и впрямь давно не видел Люсьена Крэсси. Сколько же ему? За пятьдесят, ближе к шестидесяти. После Эльты он и Гартаж перешли на сторону Тагэре, а Фарни остались верны Лумэнам. Отец Эгона приходился кузеном жене Люсьена, но родство не предотвратило разрыв. Нет, они не ссорились, они просто забыли о существовании друг друга. От Рафаэля Эгон знал о гибели молодых Крэсси, надо не показать виду, хотя что это он?! Он же был на коронации, там ему и рассказали. Если бы Фарни не прятал у себя Рафаэля Кэрну и детей свергнутого короля, он, не колеблясь, обнял бы гостя, но теперь не умевший хитрить барон растерялся, не зная, как себя вести. К счастью, Люсьен тоже был смущен и думал о том, что сделать или сказать, а не наблюдал за хозяином.
— Я слышал, вы недавно женились, Эгон?
— Да, — как всегда, когда приходилось лгать, Гран-Гийо покраснел, но со стороны это могло сойти за смущение, — я… вообще-то, я считаю, что женился много лет назад. Ирэна болела, и я… Короче, у меня близнецы! Мальчик и девочка.
— Поздравляю, — пожатие руки Крэсси все еще было крепким, — а у меня теперь только дочь. Франсуа погиб, и племянники тоже.
— Я слышал… Мои соболезнования.
— Благодарю. Будем считать, что я заехал возобновить родственные отношения и познакомиться с вашей супругой. И это отчасти и вправду так.
Теперь Эгон уже ничего не понимал, и, видимо, это отразилось на его лице, потому что Крэсси смутился.
— Эгон, я знаю, что вы всегда были верны Лумэнам, но я также знаю вас как честного человека. Я… Я с радостью познакомлюсь с баронессой, но сначала хочу с вами поговорить.
— Извольте, но лучше говорить под крышей.
Крэсси кивнул и последовал за хозяином. В Охотничьей Комнате, столь любимой Эгоном, было уютно. Жарко пылали еловые поленья в камине, на полу лежали медвежьи шкуры — раньше барон топил свое одиночество в охотничьих забавах. Эгон указал гостю на кресла у огня, столь же рыжего, что и крылья пристроившейся на прибитой над камином кабаньей голове бабочки, на которую, впрочем, никто не обратил внимания. Фарни разлил вино и сел, давая понять, что готов слушать.
— Эгон, — начал гость и надолго замолчал, глядя на пылающие поленья. Фарни не торопил, он никогда не страдал дурными предчувствиями, но сейчас понял, что его тихому счастью с семьей и друзьями приходит конец. А он так надеялся, что оно продлится до весны.
Треснуло, выпустив облачко искр, полено, алые отблески заплясали по медвежьему меху, Люсьен Крэсси поставил нетронутый кубок и тихо спросил:
— Вы рады победе Лумэнов?
— Никакой победы Лумэнов не было, — махнул лапищей позабывший об осторожности Фарни.
— Что вы имеете в виду?
— То, что мой король Пьер Шестой умер или был убит в Речном Замке узурпаторами, а его сына и наследника заколол Жоффруа Ларрэн. Золотых нарциссов в Арции нет и быть не может…
— Эгон, нам следовало поговорить раньше. Значит, вы не сторонник Пьера Тартю.
— Нет! — рявкнул барон и, спохватившись, добавил: — Я ничей не сторонник. Меня волнует здоровье моей семьи и урожай озимых, а до остального мне нет никакого дела. В заговорах я участвовать не намерен.
— Я вам и не предлагаю, — вздохнул Крэсси, — и все равно я рад, что вы не считаете Тартю законным королем, а вы не считаете.
— Да, но из этого ничего не следует.
— Эгон, я буду с вами откровенен. Насколько смогу. Мне нужно надежно спрятать одну… вещь. Ее следовало бы передать Марте Оргондской или Жоржу Мальвани, но это невозможно. Границы стерегут, а рисковать этим… гм… предметом я не могу. Слишком он драгоценен. Вы могли бы оставить его в Гран- Гийо?
— Мог бы. На какой срок и кому я должен его передать?
— На какой срок — не знаю, все зависит от того, как пойдут наши дела. Вещь эту могу забрать я и те, о ком я упоминал. Или, если мы победим, вожди восстания, кем бы они ни были.
— Вы хотите восстать?
— Проклятый, разумеется! Если б мы только знали, где дети Александра и маркиз Гаэтано…
— Мириец?
— Да, и, согласно последнему завещанию Александра Тагэре, регент Арции. Эгон, поймите, мы сражаемся не только за дело Тагэре, мы сражаемся за Арцию. Пьер Тартю — чудовище, если его не уничтожить сейчас, страшно подумать, что он натворит. В Мунте почти забыли, что значит спокойно спать. Вы зря надеетесь отсидеться в Гийо. Тартю начал с горожан и ближайших сторонников Тагэре, но он не успокоится, пока не подомнет всех. Это второй Паук…
— Возможно, вы правы, Люсьен, но я слишком долго шел за Лумэнами, чтобы встать под знамена Тагэре. И я в любом случае не двинусь с места, пока моя жена беременна. Да вам это и не нужно, если вы хотите спрятать вашу… вещь. Клянусь честью, она будет в целости и сохранности. Здесь нет ни любопытных, ни бесчестных. А о Лумэнах и Тагэре… Возможно, мы еще вернемся к нашему разговору, а сейчас идемте. Я познакомлю вас с Клотильдой и детьми.
2895 год от В.И.
10-й день месяца Сирены
СЕВЕРНАЯ ИФРАНА
Башня с алым флагом осталась позади. Бретер, игриво позвякивая удилами, шагал по ифранской земле. Морис торопился, в Авире его ждала Антуанетта. Базиля не ждал никто и нигде. Сарриж называет его другом, но какая, к Проклятому, дружба, если он о Морисе знает почти все, а тот о нем почти ничего. И не узнает, потому что граф Мо сам не знает, о чем рассказывать. Тайн за ним не числится, разве что встреча с Кэрной да ночной визит в особняк Трюэлей. Любопытно, что сделал Пикок со свалившимся на голову подарочком? Обидно, если сжег, — сжечь бумаги Базиль мог и сам, и, по чести говоря, это и нужно было сделать… А ищеек себе Пьер нашел неплохих: на следующий день, когда он пришел повидать сестру и попросить разрешения вернуться в Авиру сразу после празднеств, новый родственник пошутил насчет его ночных приключений. Дескать, нельзя пугать мать и слуг, которые, увидев коня без седока, могли невесть что подумать.
Они и подумали, но не «невесть что», а то, что он хотел. Для них Базиль Гризье — шут и пьяница,
