– Ты с ума сошла?
– Заложила меня им, патрон тот, что со стрельб я хранила, им притащила. Наплела на меня.
– Я наплела?
– Они меня в убийствах обвинили, сказали, что это ты… ты их надоумила, заложила меня. Пусти. – Аля стряхнула с себя руки Фаины.
– Куда ты собралась?
– Это не твое дело. Больше ты меня не увидишь, предательница!
– Я не предательница, просто… Это они во всем виноваты, менты, сволочи, – прекрасное лицо Фаины исказилось. – Что я могла там одна? Они меня вынудили. Они это умеют. Они и отцу моему всю жизнь изгадили, а теперь и до меня… и до нас с тобой добрались!
– Я не хочу тебя больше видеть. – Аля повернулась, чтобы уйти.
– Нет, радость моя, а как же я? Как я буду жить без тебя?!
В этот момент их точно накрыло волной – внезапно, точно по мановению волшебной палочки, они оказались внутри людского водоворота, внутри небольшой, но ужасно шумной толпы, расцвеченной аляповатыми флагами, розовыми и голубыми воздушными шарами. Толпа, а точнее демонстрация, двигалась по Тверской мимо мэрии к Пушкинской площади. Впереди плыли лозунги «Даешь парад любви!». Фаина увидела парней в голубых футболках, шагавших в обнимку, узрела своих приятельниц по клубу «Сто сорок по Фаренгейту». Розовый шарик лопнул над самым ее ухом.
– Аличка, радость моя, не уходи, прости меня. – Она бросилась на шею Але, как невеста бросается на шею жениху. – Я предательница, сволочь, тварь, ну если хочешь, ударь меня. Ударь прямо здесь, только не бросай!
– Я ж, по-твоему, убийца, – сказала Аля.
– Наплевать, пусть, – шептала Фаина (видел бы ее сейчас кто-нибудь из прежних ее мужиков!).
– А может, и правда я их замочила, а? – Аля засмеялась, запрокидывая голову, а потом, враз оборвав смех, с неожиданной, почти мужской силой оттолкнула напиравших на них геев с голубыми шарами. – Куда прете, пацаны? В обход, в обход, тротуар занят!
Тверской улицы не было видно из окон кабинета, где остались Катя и Колосов.
– И что же ты хотела мне поведать? – спросил он.
Катя открыла было рот и… не нашла подходящих слов!
– Что же ты молчишь?
– Никита, я не готова. Не знаю… дай мне, пожалуйста, еще время. – Катя не узнавала себя: как же так, давай объясняй, ты же добивалась этого разговора. – Дай мне время, я должна посмотреть, проверить.
Колосов пожал плечами.
– Если ты свободен сегодня вечером, то… Я тебе позвоню, и мы встретимся.
– В том же баре на Покровке? Катя, на чем это записать? А мне что, прямо так, в форме, являться?
Катя не расслышала, что он там бормочет. Вылетела из кабинета, подобно гражданке Ойцевой, – как пробка из бутылки шампанского.
Парадной формы Колосов так и не снял. Приехал следователь прокуратуры, и они вместе отправились в Химки, где в местном УВД стояла на приколе извлеченная со дна канала милицейская «Волга». Наличие следов крови в багажнике подтвердилось, следователь вызвал группу экспертов с тем, чтобы были взяты образцы ДНК для исследования и сравнения. Колосов доложил ему данные проверки машины: «Волга» действительно принадлежала Каляевскому поселковому отделению милиции – «Город Александров Владимирской области».
– Как же она была похищена? – строго спросил следователь.
– Мы связались с отделением. Машина закреплена за сотрудником. Тот на ночь обычно оставлял ее возле своего дома. «Волгу» оттуда и угнали. Они искали машину своими силами всю эту неделю. В розыск не объявляли. Думали, что это местная шантрапа.
– Угонять милицейскую машину под Александровом, чтобы затем использовать ее в транспортировке трупа из центра Москвы к охраняемому железнодорожному мосту, – следователь покачал головой. – Сто раз можно было бы засветиться, погореть. Ну, Никита Михайлович, либо этот наш деятель, что цветы оставляет, до такой степени дерзкий, безбашенный, либо… больной. Псих ненормальный.
Псих ненормальный… Это прозвучало как бы рефреном. Засело в мозгу гвоздем.
Колосов вернулся в главк. Рабочий день давно закончился. Он хотел было сам позвонить Кате и не стал. Мало ли… Ну, пообещала, а потом забыла, планы изменились. Расстегнул ворот форменной рубашки. Ослабил галстук. А неудобная все же штука – форма. И как это вояки-строевики всю жизнь в ней?
Звонок.
– Да, я слушаю! – На какое-то мгновение показалось… Нет, нет, ничего. За окном вечер, не ночь. Никитский переулок, а не темная набережная. И голос в трубке родной.
– Никита, это я, – Катя вздохнула. – Я жду тебя на том же месте. Теперь я готова к разговору. Кажется, готова…
На Маросейке стояла чудовищная пробка. Колосов кое-как приткнул машину и почти два квартала пер пешком – в парадной форме, чувствуя на себе взгляды прохожих. Или это только мнилось ему? Кому какое дело до милиционера, спешащего на свидание?
Катю он увидел за тем же столиком в том же баре. Правда, сегодня вечером здесь не танцевали, и посетителей было кот наплакал. Бармен и официантки воззрились на милиционера и как-то сразу
